Надгробия ряд за рядом
вверяют свои имена
бездушным природным стихиям,
беспамятным, безразличным.
Ветер швыряет листья
в потрескавшиеся камни.
Так празднует мир вечность смерти.
А небо пялится сверху
и слушает листьев шорох.
Пустынная поздняя осень
набросила покрывало
на тысячи акров молчанья,
где воспоминанья растут
из бесчисленных тел, доселе
подпитывающих газоны.
Сколько таких ноябрей,
подумай, уже пронеслось,
передразнивая друг друга,
сотрясая весело плиты,
и ангелов изваянья
ржавчиной покрывая.
Безжалостно любопытны,
они уставились слепо
на каменные гробницы,
и ты застываешь так же,
проваливаясь на дно
осеннего океана.
Ты ищешь, уже ослепший,
по дну одинокий свой путь,
неловко, подобно крабу.
Налетевшего ветра жертвы,
удивлённо взлетают листья.
Ты ведь знаешь кто ждёт за стеной
в полумгле, полусвете зверином.
В полночь кровь возвращается к ним,
а вокруг безразличные сосны
и небесный простор ледяной.
Мёртвых снова и снова зовут,
просыпаются ярость и боль,
и немые Зенон с Парменидом
отражаются в горных ручьях.
Ты ждал дома решительной схватки,
воплощения тех же желаний.
Они в сердце твоём шевелятся.
Даже смерть не важна, краткосрочна.
Ты видениям молишься, им,
горячо и безжалостно жившим,
тем, кто пал, кто ушёл ряд за рядом
и не могут назад вернуться,
остановленные стеной.
Лишь гонимые ветром листья
им видны, что ныряют в соснах.
Глянь на прошлого неимоверность,
пехотинцев невидимых толпы,
словно демоны из-под земли
мимо Стонвола, Стонвола мчатся,
исчезают в полях конопли.
Шайло, Антитем, Мальверн Хилл.
И потерян, забыт на востоке,
проклянёшь восходящее солнце.
Прокляты листья, бездомные листья,
как стариков, сотрясает их ветер.
Ты слышишь крик
отравленного болиголовом.
Он пальцы дрожащие тянет к молчанью,
и ты застываешь, вмурован во время,
беззубая сука
в ошейнике ветра,
и только ветер один и слышишь.
Теперь, когда соль в их крови
превзошла забвением соль морскую
и влилась в забвения русло,
что скажем, отсчёт ведущие дням
и склонившие головы, их поминая,
надевших рыцарей ветхие латы,
что скажем о давних этих костях,
чья безымянность только растёт?
Фрагменты рук и голов и глаз,
утонувшие в акрах цветущих полей.
Серые лёгкие пауки, несомые ветром,
оседают на листьях и улетают.
А в ивовых кронах
сиплые совы кричат по ночам,
словно тщатся посеять стихов семена.
Их яростный хрип будоражит округу.
А гонимые ветром листья
летят, парят, исчезают.
А гонимые ветром листья
шепчутся в чёрном тумане
ночью, ныряя в пропасть.
Ночь, только ночь, в ней все концы и начала.
И среди гибельных этих обрывков
мысль немая сквозит, проклятье терпенья.
Эти камни, словно глаза, или даже
подобны они ягуару,
который прыгнет сейчас
на своё отраженье в воде,
он думает – это добыча.
Что мы скажем тому,
кто знание сердца ищет?
Укажем ему на могилу?
Посоветуем дом свой заполнить
прожорливой этой тьмою?
Пора уходить
Ворота закрыты в глухой стене.
Нежный змей в зелёных кустах
шелестит еле слышно,
несменяемый часовой
запомнившей нас могилы.