Иван, прочитав письмо от Поли, был в недоумении и растерянности. Появилось много вопросов: «Почему? Зачем? Куда?». А ответов не было. И это его мучило. Да и раны беспокоили. В хорошую погоду ещё ничего, а перед непогодой всё тело начинало ныть. Днём на работе как-то забывался. Работа в типографии требовала внимания и полной отдачи сил. А приходя домой, он закрывался в комнате и вспоминал детство, юность, Полюшку… И сердце сладко замирало. Хильда заметила резкие перемены в муже, но, помня, что его нельзя расстраивать, помалкивала. Дочь Леона вышла замуж и жила отдельно от родителей.
Секретов у Ивана от жены не было. Она знала о письме на родину и ждала ответа с нетерпением и с каким-то потаённым страхом. Но из ответа стало ясно, что русская жена не ждала его. Хильда думала, что Иван попереживает и успокоится: как-никак уже двадцать лет вместе, да и жили дружно, друг о друге заботясь. Любви, правда, особой не было. Но вышло всё по-другому. Иван мечтал о восстановлении своего имени, мечтал вернуться в свою деревню и найти свою Полюшку:
– Посмотреть бы на неё да попросить прощения.
Но после операции что-то пошло не так: всё внутри болело. Пришлось снова лечь в больницу. Стояла осень тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Ивану ещё исполнилось сорок пять лет, но в душе он себя чувствовал дряхлым стариком. А больничная палата ещё более удручала его душевное состояние.
– Да что я о себе возомнил?! – в который раз он задавал себе этот вопрос. – Дурак ты, Иван! Думал, вот она получит письмо и сразу примчится к тебе, или хотя бы напишет, что, мол, приезжай, буду ждать? Ни того, ни другого не случилось и уже не случится. Так что успокойся и живи своей немецкой жизнью.
И тут же начинал спорить с собой:
– Что, разве я за это сражался четыре года, чтобы забыть своё русское имя и русские корни и жить в стране бывшего врага? Нет, не дождётесь! Не на того напали! Вот выкарабкаюсь и поеду домой!
Но оказалось не так всё просто. Одного желания было мало. Неоднократное обращение в советское посольство никаких результатов не давало. По документам он немец, и бесполезно бить себя в грудь и утверждать, что он русский и зовут его Иван Митюшин. А свидетелей – одна жена Хильда. Да и она-то только и знает, что Иван спас её дочку и разговаривал по-русски. Правда, видела, что он был одет, как советский воин, но это всё к делу не пришьёшь. Нужно было подтверждение, что он – это и есть Иван Митюшин, уроженец такой-то деревни, служивший в такой-то части. Он слал письма-запросы в родной сельсовет, однополчанам, своим командирам. Прошёл год, второй, третий…
Трудно передать, сколько пришлось перетерпеть оскорблений и унижений, прежде чем вернуть себе своё русское имя. То ли сыграл тридцатипятилетний юбилей со Дня Победы, то ли судьба сжалилась над бывшим старшим сержантом Иваном Матюшиным, но все документы наконец-то были восстановлены. Большую роль здесь сыграли его послужные награды: медаль «За отвагу» и орден Отечественной войны первой степени.
Стоял май одна тысяча девятьсот восьмидесятого года. Новый паспорт на руках. Переезд из Германии в СССР разрешён. Иван стоял одетый. У порога стоял собранный чемодан и сумка. Хильда скрывала от мужа покрасневшие глаза. Чувствовала, что, если уедет – не вернётся. Хотя понимала: это всё равно когда-нибудь случится. Хильда начала одеваться, но Иван обронил:
– Не надо. Не провожай. Я тебе напишу. Леоне передай, что я её люблю и желаю ей всего хорошего!
Расставание было для обоих каким-то неловким. Он судорожно прижал Хильду к себе, поправил у неё спадающую на глаза прядь волос и, посмотрев как бы извиняюще в её глаза, шагнул за порог. Если бы оглянулся, то увидел: Хильда стояла у окна…
В поезде под мерное покачивание и монотонный стук колёс Иван быстро задремал.
И снится ему сон: идёт как будто по дороге в свою деревню, а впереди – Поля. И так отчётливо. Он кричит:
– Поля, постой! Подожди меня!
А Поля идёт, не оборачиваясь. Он уже бегом бежит, но расстояние между ними почему-то не уменьшается, а наоборот, увеличивается. Потом Поля и вовсе исчезает.
Проснулся в холодном поту. Щемило сердце. Достал валидол, положил под язык. Задумался:
– Где-то сейчас Поля? Что с ней?
Сердце то радостно томилось от встречи с малой родиной, то начинало ныть:
– Найду ли Полю?
От областного центра до районного Иван доехал на рейсовом автобусе, благо, билеты были. До его деревни тоже ходил автобус. Удивлялся и радовался:
– Надо же! Раньше-то ведь только на лошадях да пешком добирались до города.
Дорога была хоть и трясковитой, но Иван даже не заметил, как доехал до места. Подхватив чемодан с сумкой, он направился в свою деревню Митюшино. Всей истории деревни никто не знает, но только большинство её жителей в тридцатые годы носили фамилию Митюшины. До деревни ещё было километра два, но Иван, несмотря на тяжесть поклажы, шёл, на удивление, легко и бодро, оглядываясь по сторонам и отмечая про себя:
– Сельмага уже нет – дом чей-то на его месте. Новый Дом Культуры! А это наша гора, с которой зимой катались. Только какая-то низенькая стала. Новый мост через реку. Надо же! А вот по этому ручью мы с пацанами кораблики пускали…
За размышлениями показались первые дома родной деревни. Глазами отметил:
– Вон пятистенок Полюшки, а напротив – мой, вернее, дом моих родителей.
Подойдя ближе, проговорил:
– Ну, здравствуй, родина! Наконец-то я дома!
И заплакал…
Соседка Санька, ровесница Ивану, в это время была в огороде, копала грядку. Увидев незнакомого мужчину, разглядывающего дом, крикнула:
– Мужчина, вы кого-то ищете?
Иван смахнул рукой слёзы, повернулся на голос и, узнав Саньку, прокричал в ответ:
– Соседка, здравствуй!
– А ты кто? – подойдя ближе к Ивану и близоруко вглядываясь, спросила она.
– Сань, не узнаёшь что ли?
– Ну-ка, дай-ка посмотрю на тебя поближе, – и всплеснула руками. – Да неуж-то Иван, мой сосед? Или жив?
– Да, это я. Как видишь: жив!
– Ой, дак дом-то уж тридцать слишком годков как без хозяина. Прохудилась и крыша, и крылечко перевело.
– Ничего, всё поправлю.
– Чего тут стоим-то?! Пойдём давай к нам! Переночуешь, а завтра обтопишь дом и перейдёшь к себе. Муж-то у меня – Валерка Жуков, поди-ко помнишь, на два года нас с тобой старше. Дети уже разъехались – трое их у нас. А мы с ним теперь вот вдвоём. Оба на пенсии. По хозяйству ряхаем. Он ещё рыбалкой и охотой увлекается, а я больше домашними делами, – тараторила Санька.
Она и на уроках всегда говорила быстро, за что нажила себе прозвище Санька-тараторка.
Соседи оказались гостеприимными: стол, собранный на скорую руку, ломился от вкусностей, по которым Иван так соскучился: картошки в мундире, солёных рыжиков в сметане, брусники топлёной… За стопочкой самогонки Иван вкратце поведал о своей жизни за границей, и как он там оказался. Санька слушала и то руками всплескивала, то слёзы вытирала, то улыбалась… После исповеди Ивана соседи стали рассказывать о том, кто умер, кто сейчас в деревне живёт…
– А Поля? Где моя Поля? Не знаете случайно? – перебил их повествование Иван.
– Не знаем, – почти одновременно ответили супруги.
Подумав немного, Санька, продолжила, как бы рассуждая:
– Уехали они с дочкой как-то внезапно, будто бы после какого-то письма. А куда – никто не знает.
– Она мне написала, что они всей семьёй уезжают.
– Да не было у неё никакой семьи, – перебила Ивана соседка, – нагуляла она дочку Варю, вот с ней-то и уехала.
Валерий одёрнул жену, и та замолчала.
Наступившая ночь для Ивана была без сна. Чем дольше думал, тем больше винил себя:
– Ну и дурья моя голова! Напугал, видимо, я тогда Полю своим письмом. Расхвастался, что у меня всё хорошо. Не подумал: а каково ей будет читать об этом. Она-то ведь так всю жизнь и прожила ни женой, ни вдовой. Это из-за меня сорвалась с родимого места. Не хотела, чтобы я видел, какая она одинокая и несчастливая. Где теперь искать?
Ремонт дома двигался медленно: боевые раны давали о себе знать, да и тяжести поднимать ему было нельзя. Хорошо помог сосед. Крышу перекрыли, крылечко сделали новое. Стал потихоньку обживаться, в мыслях не теряя надежду найти Полю.
А через год летом на юбилее местной школы он неожиданно встретил школьную подружку Поли – Любку Синицину. Тут-то он и узнал, что всю жизнь его Полюшка прожила одна, воспитывая дочь Варю, и снова ругал себя за чёрствость и нерасторопность.
Назавтра рейсовый автобус увозил Ивана на встречу к своей любимой.
– Какой, интересно, она стала? Простит ли меня? Пустит ли на порог?
С вокзала Иван прямиком направился к Поле. Вот и то общежитие, квартира… Осталось позвонить в дверь. Иван медлил. Руки вспотели. Пот выступил на лбу. Обтёрся рукавом и решительно нажал на звонок.
Не услышав никакого движения за дверью, подумал:
– Может, не дома?
И нажал ещё раз.
Послышались шаги:
– Кто там?
– Поля, это я, твой Иван!
Сколько раз она представляла эту встречу! Сколько раз мечтала о ней! И всё равно оказалась настоль внезапной и неожиданной, что Поля растерялась. Открыла дверь дрожащими руками и увидела перед собой поседевшего мужчину со шрамом на лице. Мелькнуло в подсознании:
– Встретила бы на улице – не узнала, – а вслух проронила:
– Ваня?!
И хлынули слёзы.
– Полюшка, родная, перестань, не плачь, – пытался успокаивать Иван, неуклюже вытирая свои слёзы и отмечая про себя:
– Постарела, но всё такая же красивая!
P.S.
Иван уговорил Полину вернуться в деревню, где они и стали жить потихоньку. Иван пристрастился к рыбалке, увлекая своим занятием и Полю. На лето к ним Варя привозила детей. Жизнь продолжалась… Или начиналась? Это пусть решит каждый из читателей сам!