Дед был врачом. Хорошим и умелым.
А про таких – «от Бога» говорят.
И в сорок первом зав. райздравотделом
Его послал на курсы в Ленинград.
Пришло в конце июня сообщение:
Что курс окончен, собирается домой.
С дипломом, что прошёл он обучение
По хирургии. По военно-полевой.
…
А по стране уже разрывы грохотали.
Война сметала и людей, и города…
Родных и близких – навсегда теряли,
Ещё не веря, что теряли навсегда…
Солдат, скрывая слёзы, провожали.
И шли – за эшелоном эшелон.
А деда не дождавшись, понимали:
Что, если жив, – уже на фронте он.
Дед был «в распоряжении» оставлен.
Уже через каких-то пару дней,
Он был мобилизован и направлен
В один из тыловых госпиталей.
Хотел на фронт, но вот в тылу остался.
Да, госпиталь считался тыловой.
Но через несколько недель он оказался
В двух километрах от передовой.
Война жестока – там хирургу доводилось
И ампутировать, и раны зашивать.
А жизнь не остановишь. Приходилось –
Вы не поверите! – и роды принимать.
И где?! Буквально, в двух шагах от немцев.
А после, с новорожденным – куда?!
Ох, выжил ли хоть кто из тех младенцев?…
Хотелось бы надеяться, что да.
А Ленинград уже в кольцо зажали.
Враг наступал – и нагло, и хитро.
И люди молча кулаки сжимали,
Услышав сводки СовИнформБюро.
И город защищали всем народом.
Но силы были очень не равны…
Для многих стал последним в жизни годом
Тот сорок первый – первый год войны.
Да, доля страшная досталась ленинградцам.
И от обстрелов погибать, и голодать…
Сил не было, порой, в живых остаться.
Но были силы город защищать!
А на фронтах – прорывы, окружения.
Фашисты вышли к Ладоге уже.
Врачей направили «на усиление» –
К войскам, развёрнутым на новом рубеже.
Когда по Волховской дороге проезжали –
Всё позади, казалось, цель близка –
Опять внезапно под обстрел попали.
На них спикировали два штурмовика.
Разрывы, взрывы – там такое было!
Смерть, гибель! Уцелеть надежды нет.
Осколками, как облаком накрыло,
Тот грузовик, в котором ехал дед.
И те, кто рядом был, уже убиты!
Дед собирался через борт перемахнуть,
И вдруг почувствовал, что ноги перебиты,
И что-то острое ему вонзилось в грудь.
Контузия. Ожоги. Кровь и дым.
Что хорошо – уже морозно было,
И кровь из ран не быстро уходила.
И, слава Богу, довезли живым.
Да только Бога ли благодарить за это?
Водителя! Что мчался, как ракета –
Из-под обстрела вывернуть успел.
Да санитара, что в машине разглядел
Среди убитых одного живого.
Врача, который вдруг расслышав слово
«Коллега!» – понял: врач же перед ним.
И сном, и отдыхом пожертвовав своим,
Прооперировал. Дед был – сплошная рана.
Анестезия – спирта полстакана.
«Терпите! Ноги постараемся сберечь».
И дед терпел, скрипел зубами только.
Из тела вытащили двадцать два осколка!
Один – над сердцем – не смогли извлечь.
«Неоперабельный. Коллега, Вы поймёте:
Подхода нет. Но эпикард не повреждён.
Не знаю точно, сколько проживёте,
Но Вам пока не угрожает он».
А дед лежал ничком на одеяле,
И говорить не мог – от слабости охрип.
Потом жалел, что не спросил: врача как звали?
А при очередном налёте – тот погиб…
А для солдата, после тяжкого ранения,
Лишь он один – надежда на спасение,
Или последний в жизни человек живой…
Лишь он – хирург военно-полевой.
И дед – боль, слабость преодолевая,
Встал у операционного стола.
Одна нога в бинтах, в лубках другая.
Но руки целы, голова цела.
Тут даже и не Клятва Гиппократа,
Достаточно сознания одного:
Здесь раненные, здесь в крови солдаты.
Здесь некому помочь, кроме него!
Дед уже после, дома рассказал,
Как костыли к подмышкам привязали,
А рядом двое легкораненых стояли –
Врача поддерживали, чтобы не упал!
И дед держался, несмотря на холод.
Полчасика поспит – к столу опять.
А был-то он тогда уже не молод.
И в сорок первом деду было сорок пять!
Комдива привезли. Был ранен в шею.
Ну, безнадёжный. Он почти и не дышал.
А дед сумел! А дед зашил трахею.
Как раз на курсах это изучал.
Когда очнулся: «Кто? Фамилию скажите!
Представлю к ордену! Нет, надо наградить!»
А дед ему: «Сейчас же замолчите!
Молчать! И десять дней не говорить!»
…
Замену через пять недель прислали.
Зажили раны кое-как – сами собой.
И деда по ранению списали.
И, с благодарностью… отправили домой.
В дом заходя, неловко дед споткнулся.
После ранений, с палочкой, хромой.
Но он вернулся. Он с войны вернулся!
К жене вернулся, к детям! И живой!!!
Немногим это счастье выпадало –
Дождаться тех, кто на войну ушёл.
В боях за Родину их столько погибало…
А в сорок первом даже счёт никто не вёл.
Себя дед чувствовал немного виноватым,
Что вот он жив, а по соседям плач…
Сказал: «Герои на войне – солдаты!
А я же не солдат, я только врач.
Мне на войне пришлось врачом трудиться.
И героизма я не вижу тут».
Под Куйбышевом, в той же райбольнице,
Он и продолжил свой обычный труд.
…
Уже студенты у него учились –
Мединститут, лечебный факультет.
И как-то в разговоре удивились:
А что же – ни одной награды нет?
Когда потом на инвалидность оформляли,
В военкомате терпеливо объясняли:
– По документам – он не воевал!
Был, разумеется, мобилизован,
И к госпиталю прикомандирован.
Но должностей – военных – он не занимал.
– А Волхов?
– Там он был на излечении.
Он не врачом, он пациентом был!
Вот выписка: «тяжёлое ранение»,
Был комиссован и отправлен в тыл.
Военнослужащим он также не являлся.
К наградам, званиям – никто не представлял.
Он был на фронте. Да. Но он считался
«Мобилизованный гражданский персонал»!
А мало ли гражданских пострадало?
– Да… сами понимаем, что немало…
Главврач сказал: «Несправедливо это!
Мы будем коллективом хлопотать.
Я напишу в районную газету,
Награду, безусловно, надо дать!»
Да, кажется, и письма посылались,
Но, где-то по дороге затерялись.
А дед на это только улыбнулся:
«На том спасибо, что живой вернулся!
И мне медаль не очень-то нужна.
Красуются пусть молодые, бравые!
А нам – награда общая, одна:
Мы победили! Наше дело правое!
Война окончена – вот главная награда.
А для себя – и не просил, и не прошу.
И на груди металла мне не надо.
Я память о войне в груди ношу!
И ни себя, и ни родных я не пугаю.
Пока – живу, наперекор судьбе.
Но, я же врач – прекрасно понимаю:
Она когда-нибудь напомнит о себе».
…
Мне бабушка рассказывала… Вроде,
Дед умер на работе, при обходе.
К больному стетоскопом потянулся –
И вдруг в груди осколок шевельнулся.
Аорту пережал… Ведь это ж надо!
Пятнадцать лет, как кончилась война –
А дед погиб.
Погиб от вражьего снаряда!
Настигла его всё-таки она.
А через год запела вся страна:
«Фронтовики! Наденьте ордена!»
Героев начали искать награды.
Хоть запоздало – но вручить их надо.
И ордена героев находили,
И наши бабушки медали получили.
Красивые, из тёмно-красной меди.
За труд – за доблестный, что отдали победе!
Потом и к юбилеям выдавали –
На тридцать, сорок, даже пятьдесят.
Остались нам на память их медали.
А дед… А дед не дожил до наград.
…
Мы – внуки – деда сами наградили!
В один из юбилейных дней,
Собрались всей семьёй своей
На кладбище, у деда на могиле,
Ему цветы с поклоном возложив…
И прикрепили прямо к постаменту
Оранжевую с чёрным ленту,
Её пятиугольником сложив –
Как на колодке от победной той медали,
Которую хоть деду и не дали,
Но мог же он её носить! По праву!
«Мы победили. Наше дело правое».
И кто сказал, что дед не воевал?!
Да, не ходил в атаки штыковые,
И вражеских атак не отбивал.
Но получал ранения боевые!
И сам солдат израненных спасал.
Дед был взаправду – медицинский гений!
Он жизнь им и здоровье возвращал.
После таких немыслимых ранений –
Вставали в строй солдаты-молодцы!
И отомстили – у Рейхстага на пороге,
За дедовы простреленные ноги –
Им к жизни возвращённые бойцы!
Он их спасал в смертельной круговерти.
От ран, ожогов, стали и свинца.
Он жизни отвоёвывал у смерти!
И воевал – до самого конца.
…
Я сам родился на двадцатый год Победы.
А остальные – ещё позже моего.
И не могли мы, внуки, вспомнить деда…
Мы только помянуть могли его…
Всё, всё, что мы про деда знали –
Нам родственники рассказали,
Они-то его помнят лучше нас.
Я с детства помню бабушкин рассказ,
И дочерей его (мои родные тёти),
Отца воспоминания о нём…
В архивах документов не найдёте,
Мы нашу память – в семьях бережём.
Дед стал для нас семейною легендой.
…
Мой сын, доехав до Москвы издалека,
С портретом прадеда, с георгиевской лентой
Шагал на шествии «Бессмертного Полка»!
Пусть на портрете ни одной медали –
Не будем меряться с фронтовиками славою.
Нам наши деды – память завещали:
«Мы победили. Наше дело правое».