Хлад расплылся синим морем
Под полящим солнцем дымным.
Сон, текущий под амуром,
Под туманом, весом сильным.
Сон, текущий сталью мёрзлой,
Наполняет грудь-бокал.
Темной бричке под колёса
Он кидает лёд, как хам.
Пусть дорога подпевает
Его хлада колыбель.
Кромкой листвы тихо шепчут,
Вместе с ними шепчет ель.
И тайга, нас больше зная,
Томным взглядом не ведёт
Наши следы, от край до края,
Но их тоже кроет лёд.
Седой амур всей грудью дышит,
Бубен грея над костром,
Руками старика и тенью,
Что была раньше лицом.
Костёр горяч, и жгучи очи.
Сарана цветёт огнём, и ночи
Все длиннее, день короче,
Все привычно, даже очень.
Влажный воздух дубом давит,
Тут не достала та рука,
Что от церковных иерархов
Протянулась, как игла.
Седой амур всей грудью дышит,
Шепчет ровно, не дрожа,
И ты его везде услышишь,
От кромки листвы до ножа.
Хлад расплылся синим морем,
Под горой торфяник дымный.
Хлад плывет великой волей
Рук шамана, древней, пыльной.
Каждый шаг его, как гром.
Каждый взгляд его, как выстрел.
Пред ним жженый бурелом,
Но он шагает в нем, не быстро.
Но так уверенно и ловко,
Так спокойно, так легко,
Будто нет тут вовсе боли,
И в тайге ему светло.
Мудр он и видел много,
Но от того он лишь окреп.
Пусть спокоен он, безмолвен,
Но с инородным он свиреп.
Обряд. Костёр и крики. Больно.
Обряд. Отвар из трав и корня.
Обряд. И видно, что недолго
первозданный долг нести.
Костёр, клинок, и крови море,
Последний взгляд, спокойный, словно
Будто знал он, что в итоге
Ждёт его такой исход.
Последний вздох, глубокий, гордый,
Крови глоток, стальной борьбы,
Движения рук все так же тверды,
Закончить ритуал вольны.
Сон, текущий под амуром,
Под туманом, весом сильным,
Тянет за собой под руку
В глубину тайги красивой.
Хлад течёт там вольным маем
От реки до небосвода.
Туман плывет, нас больше зная,
Что значит в истину свобода.