Ранний март, и дождь - картечью в спину;
От Садовой до колонн Ростральных,
От Эрмитажа до районов спальных
Мажет будничную, скользкую картину.
В баре ищет строки драматург,
После смены пополняются кофейни.
А над крышей пасмурной котельни-
Чихающий за книжкой Петербург.
На поле Марсовом слегка огонь пригрел,
И траур памятный сушил больное тело.
Мы бродили... Глупо , опрометчиво, но смело,
Смиренно под заснеженный обстрел.
Не чувствуя ладоней, забежать в подъезд
И оживать в классической парадной,
Пока на улице мерзлотной, беспощадной
Последний пьяница кончал свой манифест.
И под мансардой подоконник у окна
Служил скамьёй на лестничной площадке.
А за стеклом подкошено-горбатые палатки
Хмуро вылизала слякоть-пелена.
Внизу со скрипом затворилась чья-то дверь,
Цоколь замертво погас, исчезнув в мраке,
Подобно прячущейся в будке, злой собаке.
С неловкой паузы встал вопрос: а что теперь?
Но, как назло, зажегся свет в жилом бараке,
И ноту тишины опять прервала дверь.