центральная часть
«А вон за тою дверцей...»
М.А.Цветаева
Одно червонное горело сердце
возле ворот московских Воскресенских,
но что Москве Вратарницы защита –
часовня молотом была разбита.
Иверия – со мной осталось имя,
созвучное мифическим эфирам.
Темнеющий на фоне гор и неба
остался Джвари православный древний.
Я имя зодчего искать не стала,
архитектуру я немного знала:
такие храмы строит только ветер -
ещё бывают чудеса на свете.
Осталась старых городов картина:
между пастелью что-то и сангиной;
развешенные на домах подзоры –
такие в старых городах балконы.
Меня уверили, что из осколков
нельзя составить достоверный образ.
А если все поднять с земли осколки?
А если все собрать, до самых тонких?
левая створка
Нино Чавчавадзе,
дочери поэта А.Г.Чавчавадзе
и жене А.С.Грибоедова
О Чёрной розе, гордости Тифлиса,
рассказано и много и давно.
Событьям тем два века скоро минет,
зачем беру бумагу и перо?
Любой мотив на пяльцах может вышить
в шестнадцать лет красавица-княжна,
но как же быть, когда на ткани жизни
отсутствуют и контур и канва?
По абрису Миланского собора
скользящую я наблюдала нить,
но перед тем готическим узором
мне не хотелось голову склонить.
Тбилис-калак, что значит Жаркий город, –
плодов Кахетии полны мехи.
В какой долине цинандальской розе
ещё привольней было бы цвести?
Вокруг долины выстроились горы –
они не защитили никого.
И на одной из них холодном склоне
теперь начертано: Но для чего?
правая створка
Не только в Грузии хранится память
о чудотворце Нико Пиросмани,
но и в Москве, на Сретенском бульваре,
когда я вывески кафе читаю
и вместо них другие представляю;
но в продолжение обильных трапез
с киндзмараули красным полусладким,
когда я вижу квеври с виноградом
и поднимаю рог вместо бокала
за процветанье щедрого духана;
но и среди картин, когда, скучая,
я уловлю тепло вибраций странных,
как лани дрожь, к источнику припавшей,
когда других вниманье привлекая,
«Се Пиросмани!» – я провозглашаю.