Ужель та самая Татьяна,
глядит Онегин на нее,
она несет два чемодана
в которых грязное белье,
она не в туфельках изящных -
в кирзовых старых сапогах,
спустив письмо в почтовый ящик,
стоит, качаясь на ногах,
с большого, тяжкого похмелья...
Восьмое марта отошло,
душа черна, как подземелье,
а рот корявый, как дупло.
Её едва бы вы узнали,
в душе сомненье и излом,
но именно с нее ваяли
когда-то девушку с веслом,
и оды ей тогда слагали...
Есть "соки-воды за углом",
там соков нет, но вермут есть,
на опохмел нальют в кредит,
когда у вас зудит вот здесь,
зайти туда не повредит.
Ужель та самая Татьяна,
синяк под глазом, рваный плащ,
куда идет под газом спьяна,
в морщинах вся, как обезьяна,
вся из изъяна, что за блажь
бомжей описывать в поэме? -
но бомж ведь тоже человек,
и как-никак и в этой теме
проступит XXI век...
Себя, как в зеркале, увидим
такими точно, как мы есть,
иди, бомжиха, не обидим,
на этом я кончаю текст...
Ужель та самая Татьяна,
её узреть никто не рад,
что пьет? - не вермут Итальяно,
а наш родной денатурат...
Конечно, чтобы пить мартинни,
ей надобно иметь деньгу...
В мной нарисованной картине
увидеть смысла не могу,
уж вы простите мне кретину,
передо мной судьба в долгу,
я все же не кляну судьбину,
к ней обращаясь, как к врагу,
за то что не дала таланта,
и денег, и большой любви,
ну, не дала она и ладно,
что тут поделать, се ля ви? -
опять пишу стихи не складно
и надо мной смеетесь вы.