1
Он орёл, и лев, и рыба,
Он позор во хлеве Рима.
Вышел голым и босым
в человеки неба Сын.
Мёртв доныне Божий Агнец?
Вы, родные, ошибаетесь.
Но зачем Он на Голгофе
дал нам хлеба и вина,
дал нам Тела, дал нам Крови?
Чья в том воля и вина?
2
Что ж ты, глупая овца,
не уверуешь в Отца,
если Сын Его, твой тёзка,
из-за нас казнён на досках?
В перекрестии эпох
ради нас умучен Бог.
Очень скоро Он покажет
нам питательную пажить,
где среди большой травы
станем святы и равны.
3
Где раздольно дышит пажить,
Божий Агнец миром княжит.
В письменах Его руна
бродят солнце да луна.
Чуть пониже бродим мы,
рассуждая про дымы.
Но дымы умчатся прочь –
и нагрянет то ли ночь,
то ли день – невежлив, хмур
в колтунах медвежьих шкур.
Заревёт медвежья кровь,
заглушая век шаров.
Полыхнёт медвежий клык,
затмевая вечный лик.
Чьё лицо? – забыли все,
дни пытая в колесе.
Задерёт медведь луну,
мы очутимся в плену
и пойдём в долину кривд
мертвецу домину крыть –
крыть молитвенной слезой,
буде проклят зверь лесной!
Слава, слава мертвецу!
Прикоснуться бы к лицу,
отпереть бы тесный гроб,
оттереть бы детский лоб
от кровавых жгучих рос,
чтоб мертвец до тучи рос,
сбить бы цепи с бледных уст.
Пуст ли гроб или не пуст?
И затеплится ответ:
чтоб от нас беду отвесть,
Агнец в жертву принесён.
Сон ли это? Нет, не сон.
Агнец умер, мы живём,
поднимаясь над жнивьём.
Не во сне, а наяву
агнец мёртв, а я живу.
Потому что смерть пошла
в чехарде трещать по швам.
Потому что смерть мертва
и мерещится едва.
Затупился смерти шип,
значит, Агнец в свете жив.
Значит, смерти вовсе нет,
только глади вод синеть.
Над водою клык затух,
только тихо вьётся дух.
Агнец ждёт всех нас домой,
все дымы изгнав долой.
А с дымами злой медведь
уползает омертветь.
Род людской пред Агнцем пляшет,
где навеки злачна пажить,
воспевая Eleison –
словно сказку или сон.