квартет#1
май
месяц тьма-
тьмущая
я
* * *
весною у неба просматривается мимика
холодная синяя шапка межбровье не давит
а самое неприятное — это чувство полёта
паломничества, раздражает, когда ощущаешь
туристом себя, правда, то — новички
весной хорошо землю ковырять, хоронить
когда приспичило, в меру и с чувством, дождаться следующей весны
возможно; тупить в удовольствие на похоронах: весна!
живых и природу перенаправляя мысленно в спам
весною собаки больше срут
говно откровеннее на траве
земле и достойнее на снегу
не суть что достоинство дерьма это бред
весна убогая пришла, стоит
в глазах — расфокус и тонировка
и, если бы яма являла собой то, что висит
или могло висеть, а ля авоська
то весна — это яма, — и больше того — это тьма
в которой машут глазницы чёртовы косами
по типу маятниковых, набор команд
по-над наковальней исполняя и сходство имея с авоськами.
* * *
Немеют
невидимые
пальцы, стискивая
неоттаявшие
веточек штыки.
Открытая,
натянутая как струна
сухая Петроградка
несёт свою вечную
околовесеннюю службу.
Сосулями волосы, взгляд
параноидален.
Черна Пионерская. Плоская,
размозжённая. На перекрёстке
прикидываю — развлекаюсь.
Чем хороша зима —
в ней нет усилий. Март
мутного времени года
выражает исход. Шума много,
много и сил, только на
выходе — ничего. Из ямы —
в яму, из тёмного суток
времени — в ту же тьму,
чтоб прийти к тому,
с чего начал, но циклом повыше.
Будто вообразив наконец
невообразимое, в дугу,
подкову отрезок о двух
крайностях на концах
согнув.
Но ничего
не остаётся,
за исключением того, почти случайно,
чтоб разделить глазное яблоко, континуум,
которому приходится не чем иным оно,
как спутником, что друг от дружки, что на части.
Ландшафт непостоянен, наблюдатель — вечен.
Я приведу один день в Хайфе, летом.
День транков наглотался.
Ленивый, серый, так се.
Понурый и тупой.
Ну, что ж, лечитесь, сутки.
Пускай вас колют суки.
Я ухожу.
И я тогда ушёл.
2013-2020
* * *
убито или виновато
в иллюминатор циферблата
стучится тонким лбом, желая,
по-видимому, вертикально
отклоняться, часовая —
по ска'ле пятибалльной.
Ветер, шквальные авто,
делающие погоду,
ветер, шепчет, переход
разрешая, шепчет будто б,
чуть ни скрежеща порой,
дама-светофор.
Депрессивно бурится отбойник в квартире соседской.
Раздражение подступает. Мир полудетский
угнетён, распадается. В целом, не против потопа.
Этим счёт бы вести, точно храмам. А счёт — 2/1'. Притом,
напряжение смурное подобного рода потопом и снимать. Но, подобно
тому, что жестокостью при'нято,
в целом, именовать, воля без оправдания — rara avis,
маргинальная выходка, жест, жизнь и смерть парфюмера. Адрес
до востребования. Ощущать себя мясом на ко'сти.
Неоправданной бы, самобытной жестокости!
Как всегда, не впервой
луча инерция снята.
Заторчал в скоростной
жгуче-талой космической вате.
И бряцание цепочки кости,
мясом на коей
ты схватился, всё глуше мерцает, глубже мерцает.
Не люблю весну, которая
на мою весну похожа.
Ямы, сумерки и скорые
пульса поезда под кожей.
Речь о том, что не терплю её,
отчуждаюсь, как могу, от
той из вёсен, где жирую я,
той, в которой век живу я.
Той, в которой век кукую я
и в которой век кукую.
Оттого она похожая,
что как будто не моя,
не моя, — экспроприируйте!
Не моя да бескалошная,
к топи грешныя, что ящер
ископаемый, прибитая.
* * *
цедит осадки
капельница Вивальди;
снег-дождь — прерывисто, — снег-дождь, — повторно. В лае
неслышном ветер займётся, рванув одеяло,
дождь и снег на короткое время смешает, нарушит порядок
следования дождя и снега, дождя со снегом бесчисленно много раз — в гирлянде,
в череде автономных потоков; слава богу, журавль холодов снизошёл до нас в марте.
Слава богу: какая растрата в словосочертыхании этом.
Саблезубая вера безумная к слабой разметке
безымянной, ни веры не слыхавшей тебе, ни неверия, с надрывом,
от которого — её — аж подташнивает, хорошо хоть, наплывами,
саблезубая с бубном подкатывает, затормозив резко.
Ей пристала коса, но коса порвёт бубен. Десантируются и мешают один другому дождь со снегом.
Махасамадхи не дремлет, не спит летаргия.
Старость-эго чешет похуистически через
препятствия, будь то зебрина туша или пираний нерест.
кв#2
Пsycho-pитер
* * *
а сирость и сила читай перманентное
на вечность глядят одинаково
допустим багряная льдина закатная
мостом разведённая или поднятая
границы вещей от которой отталкиваясь
подобие ломаное трансцендентного
наметить хоть как-то по средствам
* * *
схоластическая нить,
волос конский, тетива,
верно, уровень земли,
ниже коего овраг.
Предумышленная нить!
Моря уровень примерный —
настолько, что тянись, тянись,
авось и впишешься в погрешность.
Настолько, что ползи, ползи,
как под хмельком. Чертёжник пьяный
рогатины немые ямы,
путаясь, соединяет.
Варгана дёрганый звучок,
а вдруг и вовсе язычок
в полураспаде постоянства, —
кислотные качели красной
нити. Дёрганый варган
невидимого волоска,
натянутого меж рогатин ямы,
придирчивее, чем гитарка
размеренная Гаутамы,
чем укулеле булькающая Готамы.
Не то будда бар, не то лаунж нирвана!
* * *
водки газовый огонёк
я в утробе пригрел, но не сдох,
даже не проблевался.
Мне хотелось побыть одному.
На weekend арендую тюрьму.
Место лучше, чем Бали.
Нету зги у ментальных картин.
Меланхолия — мой насреддин.
Психоделики лучше,
чем программы и твой интернет.
Хорошо, когда личный корвет
больше, чем шевролюшка.
* * *
город со статуями и рекой
с мойкою — не для одних лишь авто
город из хлебниковских срублен досок
и вероятно, до первых построек
город уже отражался в воде
оригинал или снимок, счесть
не представляется чем-то реальным
ноги и руки в фасадный коктейль
лихо примешивающий, но без
энтузиазма, его даже жаль; и?
кв#3
* * *
казнённый сонет
течёт пододеяльник на карнизе.
Пылинка любопытная в туннеле
луча порхает. Майский — ну, почти — снег.
Разнообразие. Гроза приелась.
Навроде сущие остались, значит, могут,
что хочешь, говорить, не тормозить.
Под окнами курить, в сторонке быть.
Загруженные тоже тут, неподалёку,
но, мысля, смерти учатся, не жить,
стремаются и ждут своей судьбы.
* * *
Новозимняя оптика слепит глаз.
Старушка к перику подползла.
Улитка туфельку обошла.
Вокруг света за восеместь дней. Вместе с тем,
считается, есть, где не встретишь нас,
по крайней мере, немного не тех, —
элитарный, не ваш затрапезный, рай.
Журавль холодов в рукаве был вчера.
Пойду загляну в дублёнку двора.
Да жаль, вдохновением и нимбом матчасть
не сильна. Мерцает инициации сеть
разряженная, и ландшафта континуум
чрезмерно далёк, чтобы долететь
своими силами
до него, — ну, разве что, как это делает плеть.
Склеенный кое-как пластик луж
поломанный. Кто-то склеивал лужи
под занавес дня.
* * *
запах черники
ассоциировался постоянно с больницей.
Сегодня
больничные холлы, когда их вымучиваю в воображении, не пахнут. Я их не помню.
Я в них не бываю. С какой целью
я заговорил о том, какой запах больницы издают? А съел я
черничный йогурт; я не отравился, как может съехидничать кто-то.
Я йогурт черничный съел, и разжалось пространство до точки.
* * *
Розетки и улитки, закоулки бесконечного.
Розетки, и развилки, и побочки бесконечного.
Как в зеркале Магритта отражаются две встречные —
но ни одной твоей, законной, что наматываешь ты.
Розетки, тупики и ответвления бесконечного.