А я по ней скучаю в горизонтах
А я по ней тяну резину носогубной
А я по ней накидываю петли, на стены серые, как долго без
А я по ней равниной пробуждения в асфальт
А я за ней из ссылки с сухарями, в лаптях и ложкой деревянной ко столу, на щи, улыбнулась геометрия Бермуди и щелки заблестели.
Почему столько и так много палок даже не в колеса? Уже весь синий с оттенками пятьюдесятью пурпура фиолета, не от ровности, а нажитого с ней, но без неё, достало, все равно тяну тебе любимую к уху, кособоко.
Это не только для улыбки характерно, вообще какой то, кособокий, косолапый, косодумный, косовнятный, все сикось накось и о кость граблями, и одной ногой двоих, улыбаюсь.
Бьёт не просто, тебя, знай отбивает, рисует на зрительность перенося, в грецком розовато-синем и на устах, вообще, берлога с вечным твоим Shine bright в коробочке кости, обливающимся аортной и бестелесно-желтом сгустке оболочки, нош'у и ношусь с придуростью мне присущей и только с тобой, за пазухой деревянно-телёсым.
И не смотря на все, что ему выпадало, он голову не преклонил перед сбивающими с ориентира.
Он будет там, где быть должен, в нем слово свыше и чистая дорога.
Аве