В доме создателя, что так похож на терем,
светят сквозь время лики его царевен.
Тление их не коснётся, и ржа не тронет.
В белом, как на смерть одета, сидишь на троне:
взор опечален, щека подперта рукою —
нет тебе, дева, покоя в родных покоях.
Сколько сокрытой боли в изгибе стана!
Сколько ещё страдать тебе, Несмеяна?
Заполонили, царевна, твои чертоги
пришлые — то ли послы, то ли скоморохи,
но ни один из них тебя не достоин.
Бьётся со Злом на фреске Аника-воин:
прение живота со смертью. И адский пламень
чистой душе да молитве гасить слезами.
Страшную жатву провидя, уену и оскрогана
у Мономахова трона помнишь ли, Несмеяна?
Тянутся руки к венцу, и красны рубахи:
корыстолюбцы, христопродавцы, французы, ляхи…
Слова не проронив и презревши чужую дерзость,
смотришь через века, точно Русь на нерусь.
Долго ли браге хмельной по сусалам литься?
Долго ль кривым ухмылкам блуждать по лицам?
Кто тебя за руку выведет из дурмана,
родина околдованная, Несмеяна?