Непослушный локон
без конца срывается
на покрасневшие от плача веки,
ты сидишь на подоконнике,
прижимая к груди
книгу Дейла Карнеги.
Я захожу в твою комнату,
ставшую для птицы
вдруг клеткой.
Не отвлекая тебя от боли,
двигаю к окну табуретку.
— вот, держи свежемолотый
из кофейни через дорогу,
руки мои вечно холодные
на твоём тонком запястье.
я слышу, как в тебе раздираются
под пытками вопли.
потерпи ещё немного
я знаю. ты справишься.
Стекло с твоих ресниц
рассыпано на пол осколками,
ты все ещё смотришь вниз,
не боясь сорваться туда с высоты.
я знаю, ты никого не звала
и не была напугана волками,
/да и от самой себя
тебя никто не смог бы спасти/
— уходи.
ты просила, едва я пересёк
черту порога;
— уходи.
и я вижу бабочек,
погибших здесь взаперти;
— уходи.
ладно, только взгляни
на меня ради бога
и позволь мне что-то сказать
перед тем, как уйти.
Нет, я не буду сейчас вторить тебе нотаций
и не дам панацеи от резко рухнувших бед,
я не стану нападать, как ярый камикадзе,
что бросился в одиночку
против сотни ракет,
я не буду рыбачить с сетью
в океанах тайны
и не полезу в комоды и трущобы
всех твоих мыслей,
я не просвечу тебе голову
ради снимка томограммы,
чтобы найти там бардак
и помочь всё расчистить.
я не стану мучить тебя,
как пристав, допросами
и в уши лить лужи про
"всё будет хорошо",
вместо этого я с глаз уберу
твои русые волосы
и скажу, что я рядом
и, если надо,
подставлю плечо.
А ты улыбнёшься
и носом нырнёшь ко мне
в складку пальто,
скажешь "спасибо"
и вновь попросишь оставить одну.
я уйду,
как французы
после разгрома при Ватерлоо.
я уйду,
не развязывая
зазря с тобою войну.
я уйду,
не зная, что творится
в этих пыточных стенах,
я уйду,
не зарываясь к тебе
в сердце острым сверлом,
я уйду,
не поняв эту книгу
размером с Вселенную,
/но обещая каждый раз
читать её перед сном/
я уйду,
попрощавшись,
в прихожую к двери
на щите,
как в Фермопилах
три сотни спартанцев,
я уйду
и, уже не считая
на поле битвы потери,
вдруг
услышу из гостиной
твой голос:
"останься"