В той Байловке. в которой проводит лето Ева, живут люди яркие, колоритные и добрые. Ева здоровается со всеми и делает это с удовольствием. Единственный человек, которого она не рада видеть - Макароныч. Конечно, по-настоящему его зовут не Макароныч, а Николай Никанорович. Но, как уж воспринял детский ум незнакомое редкое имя, так пусть и будет. Байловцы, разумеется, знают друг друга все и в лицо, и по именам, и по уличным фамилиям, и кто чем дышит. Но Макароныч особенный. Он знаменитый. Специалист по стрижке - и овец, и людей. И врачеватель. У него в доме пахнет сухими травами. Он всё про них знает. Высокий такой, с большими синими глазами на худощавом лице, поджарый, с большими натруженными руками. Сейчас сказали бы, как йог. Но он не йог. Он не улыбчив, неразговорчив, строг и лыс.
Макароныч живёт на другом порядке, довольно далеко от бабушки. Поэтому Ева и Лана его никогда не встречают на улице. И его как бы и нет. До поры до времени. Но неизбежно наступает такой день, когда Макароныч становится реальным и пугающим. День, когда бабушка решает, что девочек пора постричь. Сегодня как раз такой день. Бабушка смотрит, наклоняя голову то вправо, то влево, и говорит: "Пора стричься!" У Евы падает сердце, глухо ударяясь сначала о коленки, затем о пятки. Конец беззаботности и радости, свету и теплу, играм и проказам. День меркнет. Всё. Макароныч.
Переглянувшись погасшими глазами, девочки делают попытку просьбами и уверениями отменить визит к Макаронычу. Но бабушка неумолима, поворачивается и уходит делать утренние дела. У Евы дрожит нижняя губа, смешно морщится подбородок, глаза наполняются слезами. Ну, должен же быть способ не идти к Макаронычу! Температура? Бабушка градусник поставит и будет смотреть на Еву все положенные на измерение температуры пять минут. Живот болит? Не поверит. Ногу отшибла? Нет ни синяка, ни ссадины. Ева берёт стул, тащит его к комоду, на котором стоит трюмо. Поправляет створки трюмо так, чтобы в боковых зеркалах было видно уши. Достаёт из коробки маникюрные ножницы и, сжав губы, отрезает вихор на макушке. На вышитую белую дорожку на комоде падают короткие локоны. От усердия и неловкости Ева пару раз щиплет ножницами пальцы, которыми придерживает волосы перед казнью. Вот. Готово.
Ева спрыгивает со стула и бежит к бабушке.
- Не надо к Макаронычу-у-у! Волосы короткие!
Бабушка смотрит на неровные клочки волос на внучкиной голове, всплёскивает руками и охает.
- Батюшки! Что ты с собой наделала!
Качает головой, хватается за сердце, снова охает.
- Теперь обязательно надо идти стричься.
Из глаз Евы брызгают слёзы. Бабушка обнимает её, целует в макушку, в лоб, в зарёванные щёки.
- Ну что ты, доча. Там на релях покатаетесь.
Рели. Да, рели - хорошая штука. И есть только у Макароныча. Евины рыдания сходят на нет. Бабушка гладит девочкам платья, даёт новенькие носки, покрывает голову Евы праздничным платком с розовыми и голубыми цветами. До Макроныча все идут молча. Только бабушкины руки, крепко сжимающие ладошки внучек, да рели могут затащить Еву в дом Макароныча.
На пороге их встречает жена Макароныча. Какая она, Ева не знает, хотя видела её не раз. Она в полном отчаянии. Видит только тёмный на фоне окна силуэт Макароныча. Её сажают на высокий жёсткий стул и велят сидеть смирно. Могли бы и не говорить, Ева и так боится шевельнуться. В прошлый раз Макароныч сказал, что возьмёт овечьи ножницы, если Ева будет мешать ему стричь. И показал эти ножницы - большие и чёрные, только наточенные режущие кромки сияют. В этот раз, оценив масштаб катастрофы, Макароныч берёт ручную механическую машинку. Стрижёт размеренно и тщательно, время от времени проводя по Евиной голове жёсткой ладонью. Несколько раз старая машинка для стрижки зажимает волосы и больно их дёргает. Ева молчит, лишь бы это скорее кончилось.
Готово. Ева обрита почти под ноль. Бабушка отряхивает с Евы волосинки, берёт под мышки и снимает со стула.
- Иди в палисадник. На релях посиди.
Ева облегчённо, но всё ещё мрачная, выходит на улицу, садится на рели. Пока на них можно только сидеть. Чтобы кататься, нужен второй человек - Лана. Потому что рели - длинная доска, подвешенная на опоры таким образом, что доска ходит вдоль, а не поперёк, как у других качелей. Кататься надо стоя, держась за верёвки. Вокруг цветут мальвы - бордовые, белые, розовые. Жужжат пчёлы, летают воробьи. Наконец-то выходит сестра. Такая же несчастная, как Ева. Девочки молча забираются на рели, раскачиваются. Скоро рели взлетают под самое небо. Ветер закладывает уши, в глазах то зелено, то сине. Девочки смеются, хохочут.
- Накатались? Пошлите домой.
Вопрос не имеет смысла и значения. Важно лишь, что пора домой. Потому что на релях невозможно накататься. Это слишком здорово. Даже Макароныч блекнет.