В чёрных водах отчаянья мы промерзаем насквозь,
промерзаем одни, как пристало несчастным сиротам.
Уместив в себя факт, что бессмертие не задалось,
порываем и с жизнью, пропитанной кровью и потом.
Вместо прежних исканий, круги рукотворных сует,
вместо мыслей о главном, словесность, что их исказила.
В чёрных водах отчаянья, где невозможен просвет,
существуют лишь боль и её центробежная сила.
Здесь всё замерло, предвосхищая последний покой,
здесь нельзя ни спастись, ни проснуться, ни всплыть, ни согреться.
В эти воды мы вдавлены чьей-то тяжёлой рукой,
как в суровую данность, где попросту некуда деться.
Осознав, что уже не помогут мольба и протест,
каждой клеткой вбирая чудовищность полной картины,
мы себе наконец уяснили: отчаянье – крест,
тяжкий ровно настолько, чтоб мы с ним срослись воедино.