Глава вторая
1
Набили трюм виргинским табаком
и прихватили висельников местных,
кормящихся с плантации тайком.
Что проку в них? Нам восьмерым не тесно
на шхуне. Восемь рук и восемь глаз!
Четыре рта не тягостны для нас.
Мы обновили бочки для воды
и ром добавили, чтоб медленнее тухла.
Иначе – далеко ли до беды?
Ну, этой, – пододвинь поближе ухо...
Поймали днищем радостный Гольфстрим...
В шестую ночь вдруг дикий крик: "Горим!"
Вскочили все, но боцманский свисток
всех вразумил: "Огни Святого Эльма,
а вы повылезали без порток!
Ты, паникёр и отставная шельма,
плантаторная дрянь, акулий корм!
Не уходите: скоро будет шторм!"
А кто уйдёт? Подобной красоты,
зловещей, правда, я не видел сроду!
Ты помнишь, на Тортуге клялся ты
огнями этими, не зная их природы
и внешности? Голубоватый свет
по мачтам пляшет, а пожара нет…
2
Был шторм, была гроза, горел восток...
Мы отклонились с правильного курса.
Швыряло нас, как по ветру листок,
морскую пыль, не ощущая вкуса,
три дня глотали. Но всему свой срок:
утихло всё. Вдали от всех дорог –
путей привычных, отдышались мы,
определились, что относит к югу,
и наши невеликие умы
с великого, однако, перепугу,
смекнули, что двенадцать человек
сроднились, стали братьями навек.
3
И вот опять – знакомые места.
Вон ту волну я узнаю, как будто...
Бретань, пролив Ла-Манш… и почему-то
туда не тянет. Всюду суета,
попутные и встречные суда,
не спрашивая, кто, зачем, куда...
Вошли в залив, произвели фурор -
не ждали нас, гудела вся округа:
здесь слышали, что скорбный приговор
зачитан нам чумой и зимней вьюгой.
Хозяин, сам от радости чумной,
как с равным, поздоровался со мной.
4
Подробностей не стали открывать
о тех "плантаторах" и обо мне, конечно.
Ван Дейном стал, и даже чисто внешне
голландцам стал его напоминать.
Я рос в глазах портовой мелюзги
и к ночи затуманивал мозги
до крайности в бристольских кабаках,
пока наш отдых оставался в силе.
Меня домой почти что на руках,
как куль с мукой, бродяги приносили.
И я разнёс им не один кабак:
Дурак – он и в Британии дурак...
5
Но вот загадка: только «от» и «до».
Не выдал тайн, хоть трёпа было много.
И вот – маячит новая дорога,
готова шхуна, а из нас никто
к невольничьему рейсу не готов,
но самый рабский изо всех портов –
наш Бристоль. На невольниках поднялся,
шерсть, херес и портвейн – уже в мечтах,
мы, подавляя рвение и страх,
и брезгуя вкушать сырое мясо,
отбросили гвинейскую петлю.
Но вот – финансы подошли к нулю...
6
Решили – в Гарвич: там почтовый рейс
в Голландию, спокойный, тихий порт.
Путь через Лондон, – тоже интерес
немаловажный, хоть и вышел спор:
у власти заковыристы вопросы,
над морем вольно реют альбатросы,
а здесь другая жизнь, не та стихия.
Вокруг столицы тоже есть пути,
пусть даже люди более лихие...
Так стоит ли? Не все из нас в чести,
не все в ладах с законом и порядком,
минуем стражу, поиграем в прятки!
7
Увидеть Лондон и не умереть...
Увидели, пожили, погуляли.
Послушали заманчивую медь
колоколов в порту, в морские дали
от пирса отходящих кораблей...
Налей, сынок... Себе и мне налей!
За это можно. Труден мой рассказ,
всё путается, всё уже не важно,
и память, словно брошенный баркас,
мотается по воле волн. Бумажный
сложи кораблик, отпусти его...
Оставь меня на время одного…
8
Видать – не время. Не берёт земля,
не принимает просолённых бестий,
и океан, всю душу просоля,
не принял в этом прокопчённом тесте
дублёной шкуры старых потрохов.
Тогда продолжим в прошлое поход.
В Голландию гоняли пакетбот
и жили, не особо беспокоясь
о будущем, не брали мы на борт
людей случайных, ненадёжных, то-есть, –
вели себя прилично, как всегда,
когда вокруг – лишь небо и вода.
9
Но в Лондоне оставили следы.
Нас встретили на пристани. Казалась
предвестником немыслимой беды
та встреча. Небывалая усталость
согнула спины, лбы у всех в поту –
хозяин старый встретил нас в порту.
Проныра этот, сам едва живой, –
виргинский табачок теперь в почёте,
но наш – всех лучше. Дьявольской травой
обогатиться хочет: "Вы пойдёте
туда и поведёте караван.
Лорд Кармартен застелет океан
монетой звонкой! Здесь московский царь –
наивный реформатор и бунтарь."
10
Я возразил: мол, слышал, – не в чести,
табак в Москве. Едва не проболтался
о большем. Но приказано идти
без возражений. Не шуми, Герасим,
иль как меня? Ван Дейн, и хоть убей, –
ни имени, ни Родины своей,
ни тех полей, ни сосен, ни берёз,
ни изб, ни теремов, среди которых,
я, как былинка, никогда не рос,
не загорался от обид, как порох.
Молчи, Ван Дейн, пусть ураган в груди...
Смири его, немного погоди!
11
Я был представлен русскому царю.
Оригинал, откуда что берётся?
Английское размазанное солнце
вдруг засияло. Я благодарю
судьбу за предоставленную встречу.
Порой казалось: пусть за всё отвечу,
но не солгу, признаюсь: беглый я,
чужбина давит, манит несказанно
послушать откровенья соловья
над речкой, от волненья - бездыханной...
А те дела, что затеваешь ты!..
Вот мне бы, да с тобой! Но всё – мечты...
12
Да, он был крут. И нравом – в том числе.
Упомянул хозяина со злобой…
Какой-то бунт. Потом, повеселев,
о ремесле морском: а ну, попробуй,
перегони на вантах. Не мастак...
Я обогнал, конечно: я – моряк.
Он не в обиде, вроде и не царь.
До света – о судах, о такелаже.
Он бредил морем как простой пацан,
в прибрежном не ходивший каботаже.
Мы много пили и, как к горлу нож, –
ты яхту на Архангельск поведёшь.
13
"The Transport Royal" – королевский дар
царю Петру, по сути – тоже шхуна,
и даже для Европы – суперстар,
а для меня – нежданная фортуна!
Не капитаном, Вильям Рипли – кэп.
Я в северных морях и глух и слеп.
Лорд Кармартен настаивал на том,
мол, Рипли в парусах весьма искусен,
хоть не метал перед командой бусин
и бисера не рассыпал, хвостом
он на виду начальства не юлил,
и капитаном настоящим был.
14
Поход непрост: туманы и шторма,
арктические воды холодны,
в июне (слава Богу, не зима)
вошли мы в устье Северной Двины.
Родная речь везде, со всех сторон.
Свихнуться можно: столько лет не слышал...
А Холмогорский колокольный звон
всё растекался ласково по крышам...
У рыбарей – свободных работяг –
понапитался живописной речью,
и медленно проследовал в кабак,
по-европейски гордо вздёрнув плечи...
Я пил от горя, в одиночку пил.
Пошто обиды я в себе копил?..
И на свободе – тот же тяжкий труд.
Вся разница, что спину так не гнут,
но все в долгах, а властвует беда!
Нет правды и не будет никогда!
Глава третья
http://stihi.ru/2020/03/16/651