Шапку-невидимку поутру взял Мигонь
и в саду Явжона очутился мигом.
Явжон стоял так, словно два улья охраняет.
«Кто это бестелесно в саду моём гуляет?
Шаги слышны мне вроде, но вот врага не вижу.
Узнать бы мне хотелось – кого так ненавижу!...»
«Не виден враг, но слышен, его ты голос знаешь.
Моё ты преступленье здесь чарами скрываешь.
В одном из ульев спрятал моей вины дыханье,
в другом – дивчины душу, убитой в наказанье.
Моё ведь преступленье, отдай, что в ульях прячешь.
В своём дворце тоскую и задохнусь иначе!»
«Не я, а ты грабитель – Явжон ему перечил –
Меня любила девка. Убил и изувечил!
Едва взглянуть посмела в лицо мне мимолётно,
извёл за тень измены жестоко и охотно.
Нашёл её случайно уже мертвее трупа.
Имя своё выжег ты на груди ей тупо.
Не всю нашёл, губы ей и пальцев не хватило.
Что с нею учинил ты? Ответь, не то – могила!»
Явжон перекрестился и так во имя Бога
врага теснить решился до смертного порога.
Шутил, смеялся Мигонь: «Давай сыграем в прятки.
Считаешь ты, я прячусь под простынёй в кроватке...
Примерься, как вслепую ты будешь защищаться,
от моего меча как со звоном отбиваться!...»
Мечи их зазвенели. Сгущался вечер дымкой.
Один враг ясно виден, другой враг – невидимка.
Тесно они бились и бой шёл необыден.
Но из бойцов один лишь был различим и виден.
На цыпочках к обоим подкралась смерть без лада.
Но только одного заметили, как падал.
А на рассвете солнце из облаков несмело
лучом нарисовало ночное это дело.
Два улья и два трупа, лежащие в обнимку.
А на суку повисла шапка-невидимка.