Я стою у окна, умирающего под гнетом решетки,
Я снова в глубоких закромах дурки,
Сигарета за сигаретой, капельница за капельницей,
А ты то в Москве, то на учебе, то заграницей.
Это моя вторая ходка.
Жизнь расчерчена и испепелена.
Где же эта чертова нотка,
Нотка радости? Там, где Северная Двина?
А может там, где снега заметают все живое,
Где отец ютиться в однушке сырой,
Там, где не выжить без теплого кроя,
И где дети, как и везде, просят: "мама, укрой".
Может там, где закаты пылают огнем безупречности,
Где проводил я лето за работой любимой и простой,
Где жизнь была полна радости и безмятежности,
И где дети, как и везде, просят: "мама, укрой".
Там, где невиданная башня перегораживает небо,
Где радовался куску сорокорублевого хлеба,
Где не надо было у петли говорить себе "стой",
И где дети, как и везде, просят: "мама, укрой".
Может там, где холодные воды, полные печали,
Омывали камни, пески и то, что когда-то украли,
Откуда уехал я в спасении разуверенный, стой...
Ведь там дети, как и везде, просят: "мама, укрой".
Может там, где я когда-то почувствовал теплое чувство,
Где в отеле четырехзвездочном я пил сок до зари,
А теперь пью сок только с водкой и в мозгу пусто,
Болезнь моя то тлела, то горела, а теперь... гори, гори
Моя звезда, не падай. Впрочем, падай,
Разбивайся к чертям.
Лицо мое кровью моей измазай,
И разбивайся к чертям.
Так где же эта нотка?
Она вмерзла в лед моей души.
Она как ледяная Котка,
Как холод таежной глуши.
Падай, моя звезда. Разбивайся к чертям.
Мне ничего не жаль. И нечего терять.
Попадай в плен к рыбачьим сетям,
Ничтожная, мерзкая б***ь.