и за борт её бросает(с)
Уходит год за годом, ну и ну,
как за борт Стенька бросил вновь княжну,
так шлёпается год о толщу вод.
Кого забыли - больше не живёт.
Коммуна, дверь и тысяча звонков,
мне чудилось - их больше с каждым разом.
и каждый говорил - ты кто таков?
Как локоть, пораженный псориазом,
дверной косяк отталкивал меня.
В подъезде вечно не было огня,
но в полной тьме инстинктами ведомый,
я шел на ощупь лестницами дома
к заветной цели, спрятанной внутри
шкатулки, где во тьме многоквартирной
былинные росли богатыри,
болея корью или скарлатиной.
Где мамочки лелеяли княжон,
где даже Стенька был бы поражен
возможностями выбора одной
из тех, кому дано пойти на дно.
Сквозь дух густых наваристых борщей
так трудно продираться вообще,
сквозь хлорку или стирочное мыло.
Но если на табличке имя милой,
то стойкость добывается из ниш
чего-то там на клеточной основе.
И ты из тьмы уверенно звонишь,
упорный, толстокожий и слоновий.
на шамканье соседкино - там кто,
привычно врёшь - такой-то и такой,
суёшься в дерматиновый проём
ломясь плечом, талдычишь о своём -
мне к ней, тетрадь забыла, я принёс,
как будто мало разных отговорок.
Заметно подрастает острый нос,
лицо и так похожее на творог,
белеет больше, было бы куда.
Но это, право, просто ерунда.
Швея мамаша, папу ест завод,
забытый, как известно - не живёт,
но Стеньке малолетнему нужна
босая русокосая княжна.
Его рука плывёт по ней как челн,
считая повороты и пороги,
разбойник будет бит и уличен,
когда домой придёт родитель строгий.
а после за бутылочкой винца
они остынут оба слегонца,
и станут обниматься, матерясь,
простив княжне кощунственную связь.
княжна молчит, её глаза полны
тоской по всем годам, любовям, фразам.
За годом год... Как жаль, что нет княжны
за дверью, пораженной псориазом.
А старый дом стоит, как исполин,
в болячках песен, сказок и былин.