Начало
http://www.stihi.ru/2020/01/16/625
Предыдущее:
http://www.stihi.ru/2020/03/07/8739
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЁРТАЯ
ТРОПА
Полыни я нарву,
Себе гнездо совью.
И на полынь-траву
Полынь-слезу пролью.
Роберт Рождественский.
«Наивысшая мудрость - умение задать вопрос, на который нет ответа. Наивысшее мужество - жить после этого». Гришка Буканин вопросов не задаёт, а шагает по укатанному дёрну. В лицо – настоянный на травах ветер, у сердца тишина, в руке ладошка – нежный лепесток. Девочка совсем родная. Угол косынки, взлетая, касается щеки, и надо ли помнить, что ещё утром не знал о её существовании.
Больше ничего не хочет Гришка! Достаточно двигаться вне заботы о том, кем ты ей приходишься и кто тебе она. Без оценок, обещаний, тревог. На целый век вперёд выдан кредит доверия, и что бы ни случилось, минуты этой не отнять, потому что свет, юность, вольный воздух, право жить, упругая земля.
- Как хорошо! – почти что сам себе шепчет Гришка. – Ты знаешь, я ведь никогда не дружил с девчонками, – лишь ребята. Были бы сёстры - да вот ведь!
- А в классе? – Так же тихо спрашивает Кира.
- С Токаревой за партой сидел.
- Лиза из Ступанок? С Южного теперь?
- Ага.
- И чего?
- Ну, там вообще! На уроке молчали. Даже списывать смысла нет, потому что разные ошибки. Собирать их – лишний труд. Только ели вместе.
- Как ели?
- На большой перемене – кто что принесёт. А дружила она с Рябковым из-за шахмат.
- Знаю. Видела. Интересный парень, чуть ни мастер спорта. И где он теперь?
- Представляешь, весной тётушка захворала под Саратовом, так его на лето отправили детей глядеть. А Лиза! Как начнёт щебетать с ним на птичьем своём языке (партиям делать разбор)! У меня аж рассудок подвисает.
- Совсем не играешь?
- На доску глянуть занятно иной-то раз, не более того. Сваечку люблю, городки: должно быть, разумом слабоват. Токаревы живут у школы, в крайней хате, У них и собирались разные такие математики. Мне же направо и сколь-то вёрст – отдай не греши. По сухому пути велосипед, для грязи конь, зимой лыжи. Теперь десятилетка на Палешах – и то «хлеб».
- Ты в Ступанках был? Всё видел?
- Да. Пакость вообще.
- А кто такой Сомов?
- Тоже из Ступанок. О нём лучше у Кочетковой спроси.
- Почему? Кто он ей?
- Сосед. Не хочу и мыслью возвращаться: там что ни имя - ужас. Один отец Геннадий чего стоит, а мне бы свою жуть как ни то пережевать, тебе, если правильно понимаю, – тоже.
- Кира кивнула, будто бы сморгнув соринку.
- Так оно лучше, - согласился Гришка. – Смотри, эвона там?
Она смотрит в одну с ним сторону, видит всё до малой малости: вот меж кустов краснотала мелькнул куропаточий слёток, справа блеснула паутина, изломавшись молнией, а впереди, далёко-далёко провела черту стайка гусиной молоди. «Тренируют крыло птицы: жизнь людская им вовсе низачем».
А люди! У людей обострилось время подвига и подлости, легла граница, но легла ли именно теперь, а ни прежде? «Подвиг, - слыхала Кира от дедушки Артемия, - спасителен лишь когда заодно действуют две силы - Божья и человеческая». Хоть трижды явись богатырём – подломишься один. И с войском несметным подломишься без Господней воли, а есть она, и никтоже возможет на тя.
- Знаешь ли, - сказал Гришка, - ты не обижайся. Ну её, войну эту! Лучше давай писать.
- Как писать?
- Очень просто. Возьмём две тетрадки, напишем что-нибудь и поменяемся.
- Дневник, вроде бы?
- Нет. Дневник – календарная обязаловка. Это же, чего на душу легло. Про всё на свете писать и меняться. Наш Бориска с Мишей Кружилиным этак делали, а может, и теперь продолжают. Я видал пару листов. Не понял сперва, что личное. Представляешь, красиво! Показалось мне, будто серьёзная литература, прям-таки Паустовский! Они там ни друг к другу обращаются, а продолжают повествование, словно единый человек с разницей взгляда. Хорошо, да! И если сохранят записи, можно из будущего в этот мир вернуться.
Кира недоуменно пожала плечами. «Не отпускает Алик», - заметил Гришка на дне зрачков капельки боли.
- Знаешь, - спросил, почему именно с тобой писать хочется? – И сам ответил. – Потому что Господу веруешь без агрессии к неверующим. Вот! Сейчас докажу!
«Дрогнули пальцы, значит в точку попадено». - А ну! - подал на ладони слово Гришка.
- И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде свет струящей,
Не спугнув коня.
Понимаешь, про кого?
- Да. Богородица. Видела под Бикешиной на болоте: идёт, не по-нашему одета. Приблизилась, повела в сторону рукой, и тотчас стала Манефой. Так всегда бывает: сначала видение, потом живой человек, чтобы помощь страждущим послать. А дальше там:
Серебром волны блеснула другу
На стальном мече.
Освежила пыльную кольчугу
На моём плече.
И когда наутро тучей чёрной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.
Правильно, Богородица. И ты Её встречал?
- Не знаю. В Стомоле сперва думалось, помру с горя. Потом тёплая ладонь по глазам, и отпустило, можно дальше жить. Война же! – Гришка сделал жест, будто плюнул и растёр. Пусть отправляется псу под хвост, чтоб о себе не возомнила через край.
Но войне почему-то не хотелось отправляться псу под хвост. Далеко за лесами тихо-тихо пробурчал самолёт. Не Гамадрил или Кабыздошка. Мощный фашист: бомбами обременён под потолок и выше.
«А ведь и вправду «Архангел!» - застыла ужасом Кира, будто ветер сменил знак с плюса на минус. - Он был в Стомоле! Этой вот рукой убивал карателей или вытаскивал из горящих изб ребятишек без надежды спасти! Куда теперь идёт? Глупо спрашивать, совестно, и нет слов, чтобы поддержать, лишь молитва о нём достойна усилий».
«Видение? Живой человек?» Гришка почувствовал: Кира прикасается к нему. Не данной минутой, а много позже досталось осознать гибнущему в ледяной воде на переправе через Вислу маленькое ушко под губами, запах волос, удар сердца в ладонь. В этот же миг понял он, что ей страшно, и нет управы на тот страх.
- Есть, на чём писать? – Спросила Кира.
- Быть должно у мамки. Она вечно припасает, как мышонок.
- Да, главное: надо не упоминать населённые пункты, имена всякие, даты… чтоб (твоё дело), за Паустовского сочли.
***
- Загорелася во поле калина,
Заболело у молодца сердце.
Неведомо, кем протоптанная, непонятно, почему именно таким зигзагом струится по ровной луговине тропа. И, с той же прихотью повторяя изгибы, подымается к облаку и вниз уплывает песня:
- Заболело у молодца сердце
На чужую жену молодую.
В лад с ветром вьются голоса, ведут старую как мир и неотвратимую как вздох повесть.
- Чужи жёны хороши-пригожи.
Моя жена, жена некорыстна,
На работу она независтна.
Дальше, дальше, и вот их жизнь почти допета, кончены слова, стихает, стихло, поставил Буканин Павлик невесомую точку, с которой согласны все.
- Поёте хорошо, - сказал Сулимов, только в бою? Сумеете ли!
- А это, Дмитрий Данилыч, вашими стараниями, - аки юрод, возгнусил Серёня Тиханенков. – Как вы научили, так мы выполним. Претензии к себе любимому, пожалуйста!
Кругом засмеялись. Володя аж наткнулся на тележку и, обогнув её, пробежал далеко вперёд.
- О чём они? – Спросил Ганс. Вася пересказал и, обернувшись, схватил аппарат.
«Фотографировать хочет? - Глянул дитер вправо-влево… - Что интересного может быть в колебании удушливой зелени? Ага! Те, двое из леса. Только зачем тратить кадры на такую ерунду?»
Кира и Гришка идут, молча, занятые тем, чтоб ничего не упустить вокруг, будто уже пишут. И сонное марево, и плывущий над вчерашним прокосом коршунок, и тонкий вызвон кузнечика меж стеблей, - всё представляется чрезвычайно важным, всё принадлежит времени, месту, явлено светом и радостью.
- Плёнки не хватит, если каждый пустяк снимать, - сказал Дитер.
- Хватит, – возразил Вася. – Вашими стараниями осталась от гениталий. Никогда у меня столько не было. Их зачем, спрашиваешь? Красивые. Ни одна же мерзость внимания достойна?
- Какая мерзость?
- Преступления против человечества, Ступанки, например. Настанет время, и будет суд. Нет, я, конечно, спрячусь куда-нибудь (меньше всего хочется глядеть на этих Геббельсов), Снимки же – прямиком полетят в ту сторону. Пусть разбираются.
Дитер скорчил бы гримасу, но подспудная мысль, что свободно подбирающий немецкие слова недочеловек сейчас же покажет ему фото какого-либо преступления, заставила заткнуть всегда готовый «фонтан».
А сегодня утром, - будто волосы со лба отмахнул «Тему» Вася, - попалось такое! Не знаю, как назвать! Кошка, с дерева прыгает!
- Рысь, - подсказал Бастиан.
- Правильно, рысь в лучах рассвета. В полёте прямо на объектив! Живот белый! Нездешним сиянием озарён! Вот такой кадр получился! Корбетту * можно отдыхать со своими тиграми!
- И не убила!
- Зачем я ей? Животные в этом смысле умнее человека. Даже ворона понимает, что у тебя в руках, палка или ружьё. А рысь, вопреки распространённым слухам, никогда не нападает с дерева, она предпочитает подкарауливать дичь в засаде. Преследует добычу не более полусотни метров, потом выдыхается. Эта же, видимо, от кого-то убегала по деревьям, и линза ей – даже не помеха, но род отблеска на берёзовом стволе.
- Здесь водятся рыси!
- Выходит, что водятся. В центре Европейской части это чрезвычайная редкость. Осталось, должно быть, несколько особей. Всем тут спасение. Охота запрещена, да и рука не поднимется на такую красоту. А если поднимется – обломаем, чтоб зря не болталась в рукаве.
***
Как-то вдруг истончала тропа. Вправо, в едва заметный проследок свернула группа. Ушёл правнук Дэми вместе с одной из всадниц и подружкой «этого бандита». Завиднелся утоптанный пяточёк, где при желании можно перестроиться. Ехавший передовым в упряжке цугом Сулимов повернул налево, и Малик обогнал сеновозку, оставив вопросы позади.
- Стойте. Распустить коней! – Крикнул Степан Глущенков. – Слезай, - велел Бастиану и Фогелю. – Сумку бери. Тарантас тут бросим. Не прокатит на этих ковылюжинах.
- Дойдут ли? – Спросил Прохор.
- Что им будет? – Стёпка махнул рукой. - Полторы версты – не рассыплются, пожалуй.
Люди посторонились, дав дорогу лошадям. Гришка передовым побежал, выверяя путь, за ним Василёк. Там, где этот конь идёт, пройдут и другие. А тропа (дальше-больше) задрожала и запостукивала. Сменились травы по бокам: сначала возникли меж злаков хвощи, потом поднялась осока и камыш стеной, за которой даже всадник спрячется. «Понятно, это – гать, и в сторону ни на волос не смей, иначе крайняк тебе, особенно, если ты – конь, потому что человека задний как-то может ещё подстраховать, лошадей же трясина уважает».
Дитер лапоть едва ни потерял, Бастиан, стараясь шагать по досочкам, через пять минут так умаялся, что хоть ложись.
- Эх, деятель! – Буркнул шедший сзади Павел. – На кого ляда понавыпускали вас!
Ганс не услышал в этом голосе ничего, кроме презрения, только почувствовал, как пальцы вцепились в опояску, и могучая рука «вознесла деятеля над обстоятельствами действия». Оставалось лишь ноги подхватывать, дабы ни за что не зацепились. Оглянуться не рискнул, но понял, что Дитер идёт тоже под чьим-то присмотром.
Жуткое место, гиблое! Были испарения – теперь парилка. Было удушье – теперь миазмы. Томно даже оводам, ни то, что мошкаре. Непуганые, полосатые от тени камыша, стоят на одной ноге болотные птицы, позволяя воображению допустить в эдакой глухомани динозавра с мамонтом, а ни только рысь. Интересно, если пальнуть из ружья, шарахнутся или, уверенные в непогрешимости маскировки, пуще замрут?
То и слово – гибляк, И в полной мере гибельность его подтвердилась зимой, когда заманил Деменков Андрей сюда отборное подразделение карателей, финских лыжников. Сам он промчался по настилу, волоча плетёную из прутьев имиташку, будто бы шёл здесь отряд, вооружённый пулемётами, как минимум. Раскоряка должна скользить и метить снег шире или уже - то слева, то справа от становой линии, потому что «Архангел» извивами тянет, как и следует русской дороге лежать. А Финны предпочитают середины.
Крепок окраинный снег до первого серьёзного сдвига, чьего-либо спотычка или резкого смещения нагрузок, которое нельзя спрогнозировать. Зашли на скоростях в пылу погони душегубы, увязли и не смогли вернуться назад. Мучительная смерть досталась им, долгая, страшная в своей неотвратимости. Бесполезно кричать, метаться, пытаясь так или иначе друг другу помочь. Пузом на полотне лыж можно провисеть какое-то время, но болотная водичка, хоть и подтапливает снизу наст, совсем не из банного котла. Мороз же, как в той сказке, «тепло ли тебе, девица», спрашивает каждую минуту.
Не пришлось обеими руками Таловским бабам креститься на выстрелы, не досталось волчьим стаям бояться отчаянных воплей, на которые никто не ответит. Болото стерпело всё, и паводок скрыл след войны от потенциальных поисковиков.
Замерла трясина, довольная жизнью. Даже великое осушение Нечерноземья не дотянется сюда, поэтому лежать безвестным «викингам» * в недрах русских болот вплоть до настоящего архангела, и ни мать, ни командир никогда не узнают, какая бездна поглотила борцов с мирным населением.
***
Теперь же властвует жара, и мокроступнику гатишка, что шофёру автострада, однако, тут водить коней – дело десятое. Ганс интуитивно прав, сосредоточившись на дощечках. Не дай Господи, продавит копыто какую-либо из них! И! «Держи меня моя соломинка!» Поэтому, сколь ни умельцы, а молча идут, внимательно слушают, дабы вовремя притормозить, если некто споткнулся впереди.
Ветер, сталкивающий камышиные головки, кажется верховым и ничего не значащим, будто в лесу. Тропа же является проводником попавших в неё звуков, и внятно всё, вплоть до малого шёпота.
- А по бокам-то всё косточки!!! - Молвил Костя Глущенков, и все услышали.
- Не думай, друг мой, - продолжает разговор с Тиханенковым Сулимов, - что я или ты безусловно праведны, убивая и подвергаясь опасности. Зло укоренено в сердце человека. Оно - столь же непреодолимая особенность нашей природы, как смерть. Разумеется, можно и нужно противостоять злу так же, как можно и нужно бороться за продление жизни. Но не стоит ставить заведомо нерешаемых задач. Это - хроническая болезнь. Мы способны, пожалуй, научиться жить с ней более или менее сносно, долго и даже плодотворно. Только жизнь удастся не раньше, чем признаем наличие хвори и её неизлечимость.
- Ну да, понятно, сказал Сергей. – Условие задачи не обсуждают, иначе – тысяча вариантов решения и ни одного ответа, сошедшегося с правильным. Тогда ответ под задачу надо подгонять.
Именно так, подтвердил Сулимов. - Дьявол приступает с искушением даже к Богочеловеку. От этих атак свободен лишь ходящий по воле лукавого. Он не испытывает нападений, а только направляем бывает всё на большее и большее зло.
«И чувство правоты у него несомненно», - хотел сказать Сергей, да не успел. Сходящийся в точку зелёный коридор разомкнулся, открыв дорогу, и то, что увидел там Сулимов, напрочь отбило у него охоту беседовать на отвлечённые темы. Серёня вообще ничего не понял, ведь чудом явленным оказался обыкновенный Денис Марьенков.
«Старость, да, - констатировал Сулимов. - Нельзя столь однозначно реагировать на потрясения, хоть в данном случае и нет беды».
***
Успели. Дорога пуста. Судя по отсутствию летучей пыли, серьёзных подвижек не было. Обоз ещё тащится где-то по гребню, огибающему топину. Лошади, выбравшись на твёрдое, разбрелись вдоль обочины, полакомиться нежной травкой. Мальчики, завидев ежевику, побежали в ягоды. Вася выпустил птиц, размять крылья, к полному удовольствию «Архангелов».
- Слушайте! Цирковой трюк! – Воспарил восторгом Игнашка Громенков. – А с Анфимом вы тоже эдак сноситесь!
- Гад он, предатель, - буркнул Вася.
- ой ли?
- Вот тебе и ой.
- Чего боишься, детуленька?
- Издоболов. Знаешь, в каждом живёт Marmotte, * нечисть эдакая, которую надо по капли из себя выдавливать. И ещё запомни: ошибка выживших заключается в том, что опыт погибших они предпочитают прочь отбрасывать, а простое везение готовы принимать за жизненный закон.
- Ишь ты! Философ недорощенный! Прямо-таки Евпатий Коловрат! *
- Выше бери! – Подхватил «заговор зубов» Павлик. - Первым партизаном на Руси можно считать Вольгу Святославича, * который умел обращаться в деревья, птиц, зверей, а во вражьем тылу портил тетивы луков и лошадиные подпруги.
- Ты, игнашенька, - танком наехал на Громенка Степан, заруби себе на чём ни то: быть пророком - сомнительное удовольствие. Надо, чтоб не выгнали с работы, регулярно возвещать истины, которые тебе самому воще недоступны. Пророк лишь инструмент в руках высшей силы, и разница между тобой и Валаамовой ослицей - на уровне статистической погрешности.
- Ну, ребята, - подвёл итог Серёня, Полемика у вас достигла такого накала, что дальше - только в морду. И кто начнёт?
Первым засмеялся Игнат. - Да, - сказал, здесь прозвучало слово столь внушительное, что надо бы выбить его на скрижалях мудрости, а может, прост-таки занюхать.
- Нет, мои хорошие, - огорчённо покачал головой Гаврилка Дуган. - Занюхаем теперь уж после победы или, хотя бы, уронивши мост. Дельце нам с вами предстоит такое, что микрон ловить, комариком обратиться. Куда твой Вольга! Нюховство тут погрешность увеличивает, и следовательно, увеличивает вероятность гибели всех скопом и каждого в отдельности. Такая вот полит информация на сей денёчек и грядущую ночь. Мяу, как пропел бы в матюгальник мой друг Стёпа.
- Мя-я-я-я-у! – Подтвердил Степан, указав вправо по дороге. Там едва-едва мельтешился пыльный клубок. – Через полчаса подъедут, - сказал. – Вот нам и кошачий дуэт.
***
- Докладывай. – Велел Сулимов Денису, сглотнув приступ нежности. Пока шёл навстречу, до боли хотелось обнять вернувшегося с опасного задания мальчишку, глянуть в глаза, пальцем пульс почувствовать, нелепейшим образом убедившись, что живой. Нельзя. Смотрят. Есть правило: чем меньше вопросов бойцам, тем легче смерти дожидать.
- Как там? - спросил генерал тихонечко. - Весь ли самогон вылил за пазуху?
- Из половины. - Жалко и беспомощно улыбнулся Денис.
- Чувствуется, да. Ну, говори, как затея!
- Жуть, Дмитрий Данилович! глупость вообще!
- Кого взяли?
- Четверых. Ваш список. Не стал мудрить.
- Прекрасно.
- Что значит, «прекрасно?» Кто из них, по-вашему!
- Никто.
-Это как же?
- Очень просто. Муть со дна следует поднять, понимаешь? И с нею камень, плотно залёгший меж других. Молодец. Замутил на славу. Теперь Алёшины дела, черёд профессионализму контрразведчика. Ты же не ответил: все ли живы?
- Да. Организовались. Сперва оборону в хате заняли, потом, видимо, решив вернуться в лагерь, на двор вышли, но где там! Не знают местности. По старому следу? Закрыто, вроде бы, как здесь. Я, согласно вашей инструкции, дальнейших действий разглядывать не стал. Сыня велел доложить вам, что будет полный порядок с публичными допросами. Не понимаю! Зачем такое издевательство! Кому им верить после этого!
- «Веришь-неверишь, мой друг, - про девиц. Они же – солдаты, исполняющие долг. Не мы выбираем войну. Как правило, нас она выбирает. Разные бывают рекогносцировки, знаешь ли. Небось, не обидятся, когда поймут, в чём дело.
- А загодя предупредить?
- Чтоб спектакль разыгрывали, кто во что горазд! Он, противник, хитрее Сани Рязанцева, тотчас фальшь почует. Надо же так дело повести, чтобы сам высунулся, добровольно рот открыл. В этом раскладе ты явишься последним, как ни в чём не бывало, предварительно получив ориентировки. Теперь же… сядем на подводу, или прямо сейчас скрупулёзно и точно, вплоть до междометий и мимики, опиши всё, пожалуйста. Мы с Алёшей ночью это дело переспим, и может быть нечто прояснится.
- Зачем же их так!
- Видеть могли ребята что-либо, замечать, не отдавая и себе отчёта в том. Любая мелочь важна, любая крошечка. Странным кажется тебе, только воинский опыт славен странностью многоходовок, и это в эпосе отражено.
«Махабхарата», вот, наполнена поистине удивительными фантазиями. Например, некто заклял своего сына, что если противник срубит ему голову, и она упадёт на землю, то голова срубившего тут же разорвётся на сто кусков! Ну, как такого победить? Однако герой Арджуна находит выход: его стрела уносит голову убитого сына прямо на колени молящегося отца, и когда тот встаёт (естественно, ничего вокруг не замечая!), голова падает на землю. Тотчас с ним происходит то, что он же сам и придумал! Каково? А!
- Шуточки у них. Лечь бы ничком. Честное слово, за всю войну так не уставал.
-Разумеется. Напиши и ляг. Тяжела доля провокатора! Я так рад, что уцелел, милый мой! Задача-то была не самая простая. Станискин, к твоему сведению, мастер единоборств, вдохновитель восстания. Гуничев – сибиряк, профессиональный плотогон: палец в рот не клади. Кошт – снайпер милостью Божией, поэтому в общих стрельбах не участвовал. Похоже на отлынивание. На самом деле специальные для него условия: мишень и место. Мыноркин человек. Завтра же уйдёт в отряд. Прочим объявим, будто бы к стенке поставили, но это лишь – если надо. Тебе же благодарность за выполнение приказа вопреки собственному пониманию.
- Служу Советскому Союзу! - Взмахнул рукой Денис и пошёл «стучать» на ребят в письменной форме.
***
Освободившись от опеки, Ганс обернулся в поисках Дитера и увидел: тропа, по которой только что шли, пропала. Ни намёка! Даже притоптанность от множества ног отсутствует.
«С ума сойти! – До десяти попыток обнаружить собственный след хлопнул веками Бастиан. - Куда что девалось? Мир привидений какой-то! Сама земля мобилизована!»
Это место, эту минуту вспомнил Фогель, когда «повёрнутый» Бунге у него дома в присутствии бабушки прочёл вдохновенный призыв:
«Русские фанатично и предано любят свою страну, и каждый из них, кажется, рад возможности принести себя в жертву этому иррациональному чувству.
Наши профессиональные пропагандисты с помощью героев Геринга забросали противника листовками с доказательством варварства и дикости большевистского кровавого режима, который притеснял завоёванный им народ. Но, оказалось, что все наши усилия не стоят того места, в которое употребляют эти материалы русские.
Им совершенно чужды наши принципы демократии и свободы, которые мы им добываем не щадя жизни наших лучших бойцов. Им совершенно не нужны наши порядки и законы, благодаря которым мы считаем себя цивилизованным народом. Они даже Бога готовы отвергнуть, если Он не станет на защиту их Сталина и их родины.
Мы поистине воюем с самым отчаянным и страшным народом, который предпочтёт смерть покорности нашей расе. И потому мы должны быть решительны, даже если перед нами женщины и дети.
Несчастья, голод, лишения и даже смерть их не ослабляет, а сплачивает и делает сильнее. Этот необучаемый и неприручаемый противник противостоит всей европейской цивилизации, всем объединённым фюрером европейским народам,всем нашим достижениям и ценностям». *
Да. Именно так. Правомочен даже вопрос о потусторонних силах, в точку мудрец угодил. Не про всякого понимание, не всем пропуск. Через год во имя победы над врагом свершится чудо чудное, диво дивное. Этим путём по щитам пройдёт танковый корпус с тем, чтобы ударить с тыла обороняющих город немцев. Щиты готовы ещё с прошлой осени. А пока вид сверху - тишь да гладь первозданная, будто отвеку не ступала тут нога, не вмешивался в преобразование природы разум.
Бастиан, не отдавая себе отчёта, шагнул на край дороги. Там лежала палка. Ею (он предположил) можно пощупать вдоль и найти место, где вылезли, хотя и так не сомневался в его достоверности.
- Ого, малыш! – Прохор оказался рядом. – И куда тебя несёт?
Приподняв двумя руками Ганса за плечи, Прохор сунул его ногами в зелень и помотал, будто тряпку, вправо и влево. Пустота. Каша и ни намёка на твёрдое.
- Ну чего, молодец? Будешь ещё испытывать?
Ганс отрицательно кивнул: смысл вопроса показался ему понятным.
- Скучно тебе? – Прохор достал из заплечного мешка большое зелёное яблоко. – Вот занятие. Надолго хватит.
1. Корбетт Джим Эдвард - английский натуралист, писатель, охотник на тигров-людоедов.
2. Викинги презирали и побаивались Финов, считая их слабаками, колдунами, нечистью.
3. Marmotte – сурок (нем.)
4. Евпатий Коловрат - легендарный русский богатырь, герой рязанского народного сказания XIII века, времён нашествия Батыя.
5. Вольга Святославич – богатырь-оборотень, сын Змея и княжны Марфы Всеславьевны. Сторонники исторической достоверности полагают, что Вольга прототип князя Всеслава Полоцкого.
6. Из речи генерал-фельдмаршала Вильгельма Густава Кейтеля перед офицерами при подписании директивного приказа от 16 сентября 1941 года № СССР-98.
Продолжение:
http://www.stihi.ru/2020/03/29/9785