Привалена тяжестью зданий.
Не дали ей вволю рожать
и чувствовать деток касанья.
Под пашней закатанной мать.
Не может погреться на солнце.
Потливо в каракуле спит,
как старо-морщинные горцы,
что в чёрное небо глядит,
в котором не птицы, а черви,
и корни, совсем не лучи,
и рядом гудящие нервы
железных туннелей, мячи,
как будто её схоронили
с игрушками, выстроив речь,
святым фараоном средь пыли,
от зла чтоб, копаний сберечь.
Порою она ль громыхает,
вздуваясь, взрываясь водой,
провалами вниз опадает
распад её трупа, с бедой?
Не стала не лугом, не лесом,
не ест её деточек тля.
Накрыта асфальтовым прессом
погибшая год уж земля...