The Harbour
I was like one that keeps the deck by night
Bearing the tiller up against his breast;
I was like one whose soul is centred quite
In holding course although so hardly prest,
And veers with veering shock now left now right,
And strains his foothold still and still makes play
Of bending beams until the sacred light
Shows him high lands and heralds up the day.
But now such busy work of battle past
I am like one whose barque at bar last
Comes hardly heeling down the adventurous breeze;
And entering calmer seas,
I am like one that brings his merchandise
To Californian skies.
Гавань
Ночь проведя на палубе, я был из тех,
Кто держит румпель у груди;
Я был из тех, кто тверже всех
Преодолевал все трудности пути.
Куда хотел, я плавал без помех;
Ничто не могло остановить меня.
Я верил: недалек уже успех,
Когда святой луч провозгласит начало дня.
Однако все теперь осталось позади.
Я тот, чья лодка стоит в тихой заводи.
Как только подует сильный бриз,
Она спешит в укрытие, накренившись вниз.
Подобен стал я тем парням,
Кто везет товар к калифорнийским берегам.
Хилэр Беллок
Her Youth
Youth gave you to me, but I’ll not believe
That Youth will, taking his quick self, take you.
Youth’s all our Truth: he cannot so deceive.
He has our graces, not our ownselves too.
He still compares with time when he’ll be spent,
By human doom enhancing what we are;
Enriches us with rare experiment,
Lands arms to leagured Age in Time’s rough war.
Look! This Youth in us is an Old Man taking
A Boy to make him wiser than his days.
So is our old Youth our young Age’s making:
So rich in time our final debt he pays.
Then with your quite young arms do you me hold
And I will still be young when all the World’s grown old.
Hilaire Belloc
Ее молодость
Твоя молодость, был этот дар мне дан,
Я не поверю, что она уйдет сейчас.
В ней вся правда, она не способна на обман,
Юность – наша красота, но не одна она у нас.
В ногу со временем она идет,
С тем, что было получено когда-то нами.
Она очень ценный опыт нам передает,
Давая помощь тем, кто обременен годами.
Юность внутри нас, этот старичок,
Умнее делает нас не по годам.
Прежняя молодость не прячет опыт под замок,
Она оплачивает последний долг нам.
Ты обними меня своими юными руками,
И я останусь молодым, когда все станут стариками.
Love and Honour
Love wooing Honour, Honour’s love did win
And had his pleasure all a summer’s day.
Not understanding how the dooms begin,
Love wooing Honour, wooed her Life away.
Then wandered he a full five years’ unrest
Until, one night, this Honour that had died
Came as he slept, in youth grown glorified
And smiling like the Saints whom God has blest.
But when he saw her on the clear night shine
Serene with more than mortal light upon her,
The boy that careless was of things divine,
Small Love, turned penitent to worship Honour.
So Love can conquer Honour: when that’s past
Dead Honour risen outdoes Love at last.
Hilaire Belloc
Любовь и Честь
Любовь, обхаживая честь, честь победила
И наслаждалась этим целый летний день,
Не сознавая, что уже расплата наступила,
Что она свела ее под гробовую сень.
Затем он где-то пять долгих лет бродил.
Но вот однажды ночью честь во сне явилась.
Она повзрослевшим юношей превозносилась
И улыбалась, как святые, которых Бог благословил.
И юноша увидел честь, приблизившуюся к дому,
И она стала так божественно сиять,
Что он, небрежный прежде ко всему святому,
Раскаялся и решил отныне честь оберегать.
Да, любовь победит, но когда свершить это сумеет,
Утраченная честь воспрянет и ее преодолеет.
Хилэр Беллок
Her Music
Oh! do not play me music any more,
Lest in us mortal, some not mortal spell
Should stir strange hopes, and leave a tale to tell
Of two beloved whom holy music bore,
Through whispering night and doubt’s uncertain seas,
To drift at length along a dawnless shore,
The last sad goal of human harmonies.
Look! do not play me music any more.
You are my music and my mistress both,
Why, then, let music play the master here?
Make silent melody, Melody. I am loath
To find that music, large in my soul’s ear,
Should stop my fancy, hold my heart in prize,
And make me dreamer more than dreams are wise.
Hilaire Belloc
Ее музыка
О, не играй мелодии при мне!
Они у смертных возбуждают странные мечты
И говорят о двух влюбленных, чуждых суеты,
Влюбленных, находящихся наедине,
Кого сквозь ночной шепот и океан сомнений
Святая музыка несет в каком-то полусне
К последней грустной цели человеческих стремлений.
О, не играй мелодии при мне!
Ты моя любимая, ты музыке подобие.
Зачем в этом случае иная музыка нужна?
Пусть будет лишь беззвучная мелодия,
Другая музыка может быть вредна:
Она отвлечет внимание, нарушит воображение
Или придаст фантазии другое направление.
Хилер Беллок
Her Faith
Because my faltering feet may fail to dare
The first descendant of the steps of Hell
Give me the Word in time that triumphs there.
I too must pass into the misty hollow
Where all our living laughter stops: and hark!
The tiny stuffless voices of the dark
Have called, called me till I needs must follow:
Give me the Word and I’ll attempt it well.
Say it’s the little winking of an eye
Which in the issue is uncurtained quite;
A little sleep that helps a moment by
Between the thin dawn and the large daylight.
Ah! Tell me more than yet was hoped of men;
Swear that’s true now, and I’ll believe it then.
Hilaire Belloc
Ее вера
Не доверяю я своим плохим ногам,
Когда шагну на первую ступеньку ада.
Дай мне совет,как поступать мне там.
Где смех людской не слышен никогда,
Во мгле в подземелье должен я сойти.
Чу! Слышны глухие голоса из темноты,
Они меня зовут, зовут меня туда.
Подай совет, коему следовать мне надо.
Скажи, что это не больше, чем мгновение,
Никто не знает ничего точного о нем,
Скажи, что это мимолетное видение,
Короткий сон между рассветом и наступившим днем.
Скажи мне всё, я жду ответа.
Клянись, что это правда, и я поверю в это.
Хилер Беллок
Her Gift in a Garden
Not for the luckless buds our roots may bear,
Now all in bloom, now seared and cankered lying,
Will I entreat you, lest they should compare
Foredoomed humanity with the fall of flowers.
Hold thou with me the chaste communion rare
And touch with life this mortal case of ours:
You’re lifted up beyond the power of dying:
I die, as bounded things die everywhere.
You’re voiced companionship, I’m silence lonely;
You’re stuff, I’m void; you’re living, I’m decay.
I fall, I think, to night and ending only;
You rise, I know, through still advancing day.
And knowing living gift were life for me
In narrow room of rhyme I fixed it certainly.
Hilaire Belloc
Ее дар в саду
У наших корней иное назначение,
Они не для цветов, чья участь – увядание.
Здесь просится с человечеством сравнение,
Но сравнивать его с цветами я бы не хотел.
Отдай дань чистому с мной общению
И облегчи жестокий наш удел.
Ты возвышаешься над силой умирания,
А я умру в том мире, где все подвластно тлению.
Ты – голос общения, я – одиночное молчание,
Ты – жизнь, я – прах, ты суть, я же – пустота.
Я, безусловно, обречен на умирание,
А ты войдешь в грядущие года.
Живой природы дар - залог жизни для меня,
В моих стихах тот дар не тронет увядание.
Хилэр Беллок
The Check
Shall any man for whose strong love another
Has thrown away his wealth and name in one,
Shall he turn mocker of a more than brother
To slight his need when his adventure’s done?
Or shall a breedless boy whose mother won him
In great men’s great concerns his little place
Turn, when his farthing honours come upon him,
To mock her yeoman air and conscious grace?
Then mock me as you do my narrow scope,
For you it was put out this light of mine:
Wrongfully wrecked my new adventured hope,
Wasted my wordy wealth, spilt my rich wine,
Made my square ship within a league of shore
Alas! to be entombed in seas and seen no more.
Hilaire Belloc
Проверка
Допустим, кто-то имя запятнал и состояние растратил
Из-за любви к кому-нибудь другому.
Будет ли он насмешничать над братом
Или вести себя он будет по-другому?
А сын безродный, кому мать завоевала
С большим трудом удобную кормушку,
Когда ему судьба грошовый пост послала,
Будет ли он подсмеиваться над бедною старушкой?
Так насмехайся же над нищетой моей
И делай всё, как делала ты прежде:
Растрать богатство моих слов, вино разлей,
Удар нанеси по возродившейся надежде.
Тем ты отгонишь мой корабль от берегов,
Где будет он ко дну пойти готов.
Хилэр Беллок
The Poor of London
Almighty God, whose justice like a sun
Shall coruscate along the floors of Heaven,
Raising what’s low, perfecting what’s undone,
Breaking the proud and making odd things even,
The poor of Jesus Christ along the street
In your rain sodden, in your snows unshod,
They have no hearth, nor sword, nor human meat,
Not even the bread: Almighty God.
The poor of Jesus Christ whom no man hears
Have waited on your vengeance much too long,
Wipe out not tears but blood: our eyes bleed tears.
Come smite our damned sophistries so strong
That thy rude hammer battering this rude wrong
Ring down the abyss of twice ten thousand years.
Hilaire Belloc
Бедняки Лондона
Бог всемогущий, чья справедливость
Должна, как солнце, воссиять,
Улучшить мир, гнать нечестивость,
Смирять гордыню, неразумность исправлять.
Бедные на улицах, отщепенцы неба,
Мокнут под дождем, по снегу бродят босиком,
У них ни крова нет, ни мяса и ни хлеба,
Они не могут защитить себя мечом.
Убогих бедняков никто не видит бед,
Они слишком долго жаждут мщения,
На их щеках не слез, а крови след.
Приди, разбей наши софизмы, наши ухищрения.
У них такая мощь сопротивления,
Что молот твой их бьет десятки тысяч лет.
Хилэр Беллок
Lift up your hearts in Gumber, laugh the Weald
And you my mother the Valley of Arun sing.
Here am I homeward from my wandering,
Here I am homeward and my heart is healed.
You my companions whom the World has tired
Come out to greet me. I have found a face
More beautiful than Gardens; more desired
Than boys in exile love their native place.
Lift up your hearts in Gumber, laugh the Weald
And you most ancient Valley of Arun sing.
Here I am homeward from my wandering,
Here am I homeward and my heart is healed.
If I was thirsty, I have heard a spring.
If I was dusty, I have found a field.
Hilaire Belloc
Воспряньте духом в Гамбере, смейся, Уилд,
Долина Аруна родная, громче пой.
Из дальних странствий возвратился я домой,
Вернулся я и здесь сердце исцелил.
Вы же, друзья, кому весь свет наскучил,
Приветствуйте меня, вернулся я назад.
Здесь в Уилде жизнь намного лучше,
Я, как изгнанник, родине был рад.
Воспряньте духом в Гамбере, смейся, Уильд,
Древняя долина Аруна, громче пой.
Из дальних странствий возвратился я домой,
Вернулся я и здесь сердце исцелил.
Когда в пыли был, то чистился травой,
Жажду водою родника я утолил.
Хилэр Беллок
Whatever moisture nourishes the Rose,
The Rose of the World in laughter’s garden-bed
Where Souls of men on faith secure are fed
And spirits immortal keep their pleasure-close.
Whatever moisture nourishes the Rose,
The burning Rose of the world, for me the same
To-day for me the spring without a name
Content or Grace or Laughter overflows.
This is that water from the Fount of Gold,
Water of Youth and washer out of cares,
Which Raymond of Saragossa sought of old
And finding in the mountain, unawares,
Returned to hear an ancient story told
To Bramimond, his love, beside the marble stairs.
Hilaire Belloc
Какую влагу бы ни впитала Роза Мира,
Она цветет в смеющемся саду,
Где людям подают духовную еду
И где для душ бессмертных звучит лира.
Какую влагу бы ни впитала Роза Мира,
Пламенная Роза, для меня она
Грацией и беззаботным смехом напоена
Из безымянного источника эфира.
Это чистая вода из Золотого родника,
Вода омоложения, вода для омовения,
Которую Раймон привез издалека,
Пройдя в горах через злоключения.
Услышал он рассказ, прошедший сквозь века,
Тот, что Брамимонда слушала на мраморной ступени.
Хилэр Беллок
Mortality is but the Staff you wear
To show the better on the imperfect sight.
Your home is surdy with the changeless light
Of which you are the daughter and the heir.
For as you pass, the natural life of things
Proclaims the Resurrection: as you pass
Remembered summer shines across the grass
And somewhat in me of the immortal sings.
You were not made for memory, you are not
Youth’s accident I think but heavenly more;
Moulding to meaning slips of my pen’s poor blot
And opening wide that long forbidden door
Where stands the Mother of God, your exemplar,
How beautiful, how beautiful you are!
Hilaire Belloc
Смертное- лишь оболочка для немногих лет,
Которая на несовершенном фоне светится.
Твоя стихия – неизменный свет,
Которого ты дочь родная и наследница.
По моему разумению, каждый твой приход
Провозглашает Воскресение,
Летнего блеска на траве явление,
И с ним во мне что-то бессмертное поет.
Ты навеваешь мне не воспоминание,
Не эпизод юности, что дорог мне теперь,
Скорее, ты для меня небесное создание,
Распахивающее запретную для входа дверь.
За нейй стоит Богоматерь, символ красоты.
О как прекрасна, как прекрасна ты!
Хилер Беллок
That which is one they shear and make it twain
Who would Love’s light and dark discriminate:
His pleasure is one essence with his pain,
Even his desire twin brother to his hate.
With him the foiled attempt is half achieving;
And being mastered, to be armed a lord;
And doubting every chance is still believing;
And losing all one’s own is all reward.
I am acquainted with misfortune’s fortune,
And better than herself her dowry know:
For she that is my fortune and misfortune,
Making me hapless, makes me happier so:
In which conceit, as older men may prove,
Lies manifest the very core of Love.
Hilaire Belloc
Не разделить на белое и черное любовь,
Напрасны будут все старания,
В любви переплетены восторг и боль,
В ней ненависть – сестра-близнец желания.
Кому-то провал – почти как достижение,
Удача – наивысшая ему награда.
Вера теплится там, где есть сомнение,
Потеря самого себя – тоже услада.
Я ведь знаком с удачей неудачи,
Так как с нею сталкивался часто.
Известно мне, что неудачи и удачи
Делают меня счастливым и несчастным.
Мысль эту может подтвердить
Тот, кто успел кого-то полюбить.
Хилер Беллок
They that have taken wages of things done
When sense abused has blocked the doors of sense,
They that have lost their heritage of the sun,
Their laughter and their holy innocence;
They turn them now to this thing, now t’other,
For anchor hold against swift-eddying time,
Some to that square of earth which was their mother,
And some to noisy fame, and some to rhyme:
But I to that far morning where you stood
In fullness of the body, with your hands
Reposing on your walls, before your lands,
And all, together, making one great good:
Then did I cry ‘For this my birth was meant.
These are my use, and this my sacrament!’
Hilaire Belloc
Кто платит за нелепости большую плату,
Кого они довели до роковой черты,
Те, кто понес при этом горькую утрату –
Утрату смеха и невинной простоты;
Они, чтоб закрепиться якорем в часы прилива,
Кидаются сегодня к одному, завтра к другому,
Иной рвется к славе и печет стишки ретиво,
Но есть и те, кто возвращаются к родному дому.
Я же обратил к тебе свое перо
В далекое то утро. Ты перед землей стояла
И руки кверху простирала,
Творя одно великое добро.
Воскликнул я: «Вот смысл моего рождения!
Это моя святыня и мое предназначение».
Хилер Беллок
Beauty that Parent is to deathless Rhyme
Was Manhood’s maker: you shall bear a Son,
Till Daughters linked adown admiring time
Fulfil the mother, handing Beauty on.
You shall by breeding make Life answer yet,
In Time’s despite, Time’s jeer that men go void;
Your stamp of heaven shall be more largely set
Than my one joy, ten thousand times enjoyed.
The glories of our state and its achievement,
Which wait their passing, shall not pass away.
I will extend our term beyond bereavement,
And launch our date into a dateless day.
For you shall make record, and when that’s sealed
In Beauty made immortal, all is healed.
Hilaire Bellock
Красота, нетленной поэзии всей мать,
Взрасти сына ты – мужское продолжение
Из одного поколения в другое поколение.
Твой ответ времени – в жизни дочерей,
Поскольку несмотря на его беспощадное течение
Твоя небесная печать во много раз сильней,
Чем мои радости и мое влечение.
Блаженство наших чувств, верх наслаждения,
Может уйти, но я не допущу утраты.
Я хочу продолжить время нашего общения
И превратить день встречи в день без даты.
Ты сделай запись в сердце и тогда она
Будет навеки в красоте закреплена.
Хилэр Беллок
What are the names for Beauty? Who shall praise
God’s pledge he can fulfil His creatures’ eyes?
Or what strong words of what creative phrase
Determine Beauty’s title in the skies?
But I will call you Beauty Personate,
Ambassadorial Beauty, and again
Beauty triumphant, Beauty in the Gate,
Beauty salvation of the souls of men.
For Beauty was not Beauty till you came
And now shall Beauty mean the sign you are;
A Beacon burnt above the Dawn, a flame
Like holy Lucifer the Morning Star,
Who latest hangs in Heaven and is the gem
On all the widowed Night’s expectant Diadem.
Hilaire Belloc
Какие эпитеты найти, чтоб описать,
Как выглядит Красавица в людских глазах?
Какими словами точными назвать
Статус Красавицы на небесах?
Назвать тебя я буду рад
Звездой-посланницей благословения,
Красавицей, стоящею у Врат,
Душам несущую спасение.
Ты не была Красавицей, но вот когда
Взошла, то превратилась в добрый знак,
Теперь ты Люцифер, последняя звезда,
Сияющий на рассвете всем маяк.
До торжества дня твои лучи, как очи,
Как драгоценности в диадеме овдовевшей ночи.
Хилэр Беллок
Your life is like a little winter’s day
Whose sad sun rises late to set too soon;
You have just come – why will you go away,
Making an evening of what should be noon?
Your life is like a little flute complaining
A long way off, beyond the willow trees:
A long way off, and nothing left remaining
But memory of a music on the breeze.
Your life is pitiful leave-taking
Wept in a dream before a man’s awaking,
A Call with only shadows to attend:
A Benediction whispered and belated
Which has no fruit beyond a consecrated,
A consecrated silence at the end.
Hilaire Belloc
Вся наша жизнь, как хмурый зимний день,
Когда солнце поздно всходит и рано так садится,
Уже ложится на все вокруг ночная тень,
Хотя, как думается, день должен еще длиться.
Вся наша жизнь, как трели небольшой свирели,
Которая жалуется на то, что труден путь,
Что ничего мы сделать не успели,
А уже наступает время отдохнуть.
Вся наша жизнь, как листопад,
Плачет во сне, а листья всё летят.
И вот откуда-то зов раздается,
Вокруг лишь тени шевелятся вяло,
Благословение шепчут запоздало,
Затем священное безмолвие начнется.
Хилэр Беллок
Now shall the certain purpose of my soul
By blind and empty things controlled be,
And mine audacious course to that far goal
Fall short, confessing mere mortality.
Limbs shall have movement and ignore their living,
Brain wit, that he his quickness may deny.
My promised hope forswears in act of giving,
Time eats me up and makes my words a lie.
And mine unbounded dream has found a bar,
And I must worst deceit of best things bear.
Now dawn’s but daybreak, seas but waters are,
Night darkness only, all wide heaven just air:
And you to whom these fourteen lines I tell,
My beauty, my desire: but not my love as well.
Hilaire Belloc
Сейчас слепые силы одолели
Порывы сердца храбреца.
Мой смелый путь к далекой цели
Был прерван в ожидании конца.
Тело мое выходит из повиновения
И острый ум никак уж не вернешь.
Моя надежда отказала мне в дарении,
Время идет, мои слова звучат как ложь.
Моей мечте поставлена преграда,
Я должен во всех словах искать обман.
Зарю называть началом дня мне надо,
Небеса - воздухом, водою – океан.
А ты, кому этот сонет пишу я вновь -
Моя желанная краса, но не любовь.
Хилэр Беллок
When you to Acheron’ ugly water come,
Where darkness is and formless mourners brood,
And down the shelves of that distasteful flood
Survey the human rank in order dumb.
When the pale dead go forward, tortured more
By nothingness and longing than by fire,
Which bear their hands in suppliance with desire,
With stretched desire for the ulterior shore.
Then go before them like a royal ghost
And tread like Egypt or like Carthage crowned;
Because in your Mortality the most
Of all we may inherit has been found –
Children for memory: the Faith for pride;
Good land to leave: and young Love satisfied.
Hilaire Belloc
Когда придешь ты к водам Ахерона,
Там в темноте о прошлом души размышляют,
И вдоль отвратительной реки шагают
Мрачные безмолвные колонны.
Идущих призраков не страшит мучение,
Ни огненное пламя, только пустота,
Присуща им одна только черта –
К другому берегу страстное стремление.
Стань впереди них, как гордый призрак короля,
Кто был в Египте или Карфагене коронован,
Поскольку получила от тебя земля
То, на чем весь мир земной основан:
Детей, чтоб помнить, веру, чтоб молиться,
Поля пахать, любовь, чтоб насладиться.
Хилэр Беллок
We will not whisper, we have found the place
Of silence and endless halls of sleep:
And that which breathes alone throughout the deep,
The end and the beginning: and the face
Between the level brows of whose blind eyes
Lie plenary contentment, full surcease
Of violence, and passionless peace
Wherein we lose our human lullabies.
Look up and tell the immeasurable height
Between the vault of the world and your dear head;
That’s death, my little sister, and the night
Which was our Mother beckons us to bed,
Where large oblivion in her house is laid
For us tired children, now our games are played.
Hilaire Belloc
Мы нашли место, и его немало.
В том месте только тишина
И царство нескончаемого сна,
Дыхания конец там и начало.
Покой, довольство во всем теле,
Нет никаких следов насилия,
И никакие не нужны усилия
Там, где теряем песни колыбели.
Можешь ли ты рукой достать
Свод, который должен наверху сиять?
Там моя сестренка смерть; а ночь, заботливая мать,
Укладывает нас, своих детей, в кровать,
Где мы окажемся в объятьях забытья,
Как наигравшееся за целый день дитя.
Хилэр Беллок
I went to sleep at dawn in Tuscany
Beneath a rock and dreamt a morning dream.
I thought I stood by that baptismal stream
Whereon the bounds of our redemption lie.
And there, beyond, a radiance rose to take
My soul at passing, in which light your eyes
So filled me I was drunk with Paradise.
Then the day broadened, but I did not wake.
Here’s the last edge of my long parchment furled,
And all was writ that you might read in it so.
This sleep I swear shall last the length of day;
Not noise, not chance, shall drive this dream away:
Not time, not treachery, not good fortune – no,
Not all the weight of all the wears of the world.
Hilaire Belloc
В Тоскане утром я под скалой уснул.
Ко мне во сне пришло видение:
Как будто я стою рядом с рекой крещения,
Где происходило наше искупление.
Там, за рекою свет сиял,
Он душу подхватил, повсюду проникая;
Я был упоен великолепьем рая,
Но я не проснулся, а день давно настал.
А вот последний здесь пергаменный мой свиток,
Где всё записано, всё можно прочитать.
Весь день, казалось, длился этот сон;
Ни шумом, ни случайным звуком не нарушен он;
Ни время, ни измена не могли тот сон прогнать,
Ни тяжелых забот земных избыток.
Хилэр Беллок
Mather of all my cities, once there lay
About your weedy wharves an orient shower
Of spice of and languorous silk and all the dower
That Ocean gave you on his bridal day.
And now the youth and age have passed away
And all the sail superb and all the power;
Your time’s a time of memory like that hour
Just after sunset, wonderful and grey.
Too tired to rise and much too sad to weep,
With strong arm nerveless on a nerveless knee,
Still to your slumbering ears the spousal deep
Murmurs his thoughts of eld eternally;
But your soul wakes not from its holy sleep
Dreaming of dead delights beside a tideless sea.
Hilaire Belloc
Мать всех городов, когда-то над тобой витал
Восточных специй аромат, шелка блистали,
Они приплывали из чужеземной дали
И щедрый океан свои дары давал.
Юных и средних лет исчез запал;
Все паруса твои пропали;
Времена воспоминаний у тебя настали
И час заката тусклого настал.
Ты слишком устал, чтобы воспарять,
Хотя крепка еще твоя рука;
Ты слишком печален, чтобы рыдать,
Хотя мелькают мысли, пережившие века.
Ты не просыпаешься и продолжаешь спать;
Твоя душа не пробуждается пока.
Хилэр Беллок
O my companion, O my sister Sleep,
The valley is all before us, bear me on,
High through the heaven of evening, hardly gone,
Beyond the harbour lights, beyond the steep,
Beyond the land and its lost benison
To where, majestic on the darkening deep,
The night comes forward from Mount Aurion,
O my companion, O my sister Sleep,
Above the surf-line, into the night-breeze;
Eastward above the ever-whispering seas;
Through the warm airs with no more watch to keep.
My day’s run out and all its dooms are graven.
O dear forerunner of Death and promise of Haven,
O my companion, O my sister Sleep.
Hilaire Belloc
Мой милый спутник, брат мой сон,
Дол впереди, умчись со мною смело
В вечернем небе без предела
За огни порта, за обрыва склон,
К краю когда-то потерявшей рай земли,
Туда, где ночь, покинув Орион,
Мой милый спутник, брат мой сон,
Неси к востоку, где веет бриз ночной,
Где шепчет море и шумит прибой,
Где нет бдения, в эфир мир погружен.
Прошел мой день и беды этих суток.
Предтеча смерти, обещание приюта,
Мой милый спутник, брат мой сон.
Хилэр Беллок
Are you the end, Despair, or the poor least
Of them that cast great shadows and are lies?
That dread the simple and destroy the wise,
Fail at the tomb and triumph at the feast?
You were not found on Olivet, dull beast,
Nor in Thebaid, when the night’s agonies
Dissolved to glory on the effulgent east
And Jesus Christ was in the morning skies.
You did not curb the indomitable crest
Of Tzerna-Gora, when the Falcon-bred
Screamed over the Adriatic, and their Lord
Went riding out, much angrier than the rest,
To summon at ban the living and the dead
And break the Mahommedan with the repeated sword.
Hilaire Belloc
Отчаяние, это, вероятно, наименьшее из зол,
Которые сеют ложь, бросают тени,
Которые пугают простака и косят гения;
Гроб для тебя – неудача, удача – пир и стол.
Тебя нет на Масличной горе, что знает богомол;
Нет в «Тевиаде», когда ночью сгинули мучения,
Когда возник сияющий славою престол
И появилось там Христа небесное знамение.
Ты не сломило черногорцев, вскормленных орлами,
Их духа мужественный полет.
Живых и мертвых их предводитель собирал;
Они бороздили Адриатику судами,
Они создали в горах незыблемый оплот;
Их меч грозой для басурман всех стал.
Хилэр Беллок
But oh! not lovely Helen, nor the pride
Of that most ancient Ilium matched with doom.
Men murdered Priam in his royal room
And Troy was burned with fire and Hector died.
For even Hector’s dreadful day was more
Than all his breathing courage dared defend;
The armoured light and bulwark of the war
Trailed his great story to the accustomed end.
He was the city’s buttress, Priam’s Son,
The Soldier, born in bivouac – praises great
And horns in double front of battle won,
Yet down he went: when unremembering fate
Felled him at last with all his armour on.
Hector: the horseman: in the Scaean Gate.
Hilaire Belloc
На прекрасной Елене вина не лежит
За то, что с Троей произошло в конце:
Приам умерщвлен в царском дворце,
Город сожжен, а Гектор был убит.
Его полный ужасов день ослепления
Превыше того, что подвиги свершить могли.
А блеск мечей и грозный вал сражения
К неумолимому исходу привели.
Он, сын Приама, Трои был оплот,
Солдат, зачат на биваке, на биваке рожден,
Кто заслужил славу и большой почет
Тем, что ограду, коей был ахейский лагерь окружен,
Преодолел. И всё же у Скейских ворот
Гектор, смелый конник, судьбой слепою был сражен.
Хилер Беллок
They that have been beside us all the day
Rise up; for they are summoned to the gate.
Nor turn the head but take a downward way;
Depart and leave their households desolate.
But you shall not depart, although you leave,
My house for conversation with your peers.
Your admirable Ghost shall not receive
Mere recollected vows and secret tears.
But on that brink of Heaven where lingering stand
The still-remembrant spirits hearkening down,
Go, tower among them all, to hear the land,
To hear the land alive with your renown.
Nor strength, nor peace, nor laughter could I give
But this great wages: after death, to live.
Hilaire Belloc
Те, кто с нами рядом находились
Ушли, их уже к вратам позвали.
Не оборачиваясь, они по дороге вниз спустились,
Заброшенными их дома остались.
Но ты не уйдешь, хотя мой дом покинешь,
Чтобы разговор вести с друзьями.
Не будет благородный призрак твой знаком
Ни с клятвами, ни с тайными слезами.
Там, на краю неба, духи прежние стоят,
Над всеми возвышаясь величаво.
Они, прислушиваясь к земле, следят
За твоей немеркнущею славой.
Ни мир, ни силу и не смех я не способен подарить,
Но лишь один великий дар дать – после смерти жить.
Of meadows drowsy with Trinacrian bees,
Of shapes that moved a rising mist among –
Persephone between the Cypress trees –
Of lengthier shapes along the woodland flung,
Of calm upon the hardly whispering seas,
Of cloud that to the distant island clung –
He made of emerald evening and of these
A holier song than ever yet was sung.
But silence and the single-thoughted night,
Hearing such music took him for their own
To that long land, where, men forgotten quite,
Harpless he errs by Lethe stream alone.
He never more will know that wind-flower’s white –
He never more shall hear uneasy autumn moan.
Hilaire Belloc
О дремлющих лугах на сицилийском фоне,
Об абрисах в покрытых дымкой небесах,
О кипарисах, о Персефоне,
Об удлиненных тенях в сумрачных лесах,
О тихо шепчущем в дремоте море,
Об облаке, которое на острове нашло привал,
Об изумрудном вечере пел он, себе на горе,
Песню, которую мир раньше не слыхал.
Но ночь и тишина, что были им воспеты,
Взяли его, но не на веселый Геликон,
Уныло-сладостные услышав звуки эти.
Он никогда больше не увидит белый анемон.
Без арфы одиноко бродит он вдоль Леты
И не услышит никогда осенний тихий стон.
Хилэр Беллок
De Fide
Sonnets to Lady Diana Cooper
[H.B. was distressed that in the Miiracle Lady Diana should have represented an image of the Madonna who descends from the shrine to take the place of an erring nun. He suspected that his objection had been exagerated to her by a mutual friend].
I
Do not believe when lovely lips report
That I lost anchor in rough seas of jest,
Or turned in false confusion manifest
To Pleading folly in high beauty's court;
Or said of that you do (which in the doing
You maim yourself ) of things I could not say
For dread of unassuged remorse ensuing
On one light word which haunts us all our way.
That I grow sour, who only lack delight;
That I descend to sneer, who only grieve:
That from my depth I should contemn your height;
That with my blame my mockery you receive -
Huntress and splendour of the woodland night
Diana of this world, do not believe.
DE FIDE (То, что принимается на веру)
Сонеты, посвященные леди Диане Купер
I
Не верь молве, которая представить так стремится,
Что я мол якорь в бурном море шуток потерял
И в показном, ложном смирении признал,
Что был шутом двора, где правила краса-девица,
Или сказал тебе что-то такое в назидание,
Что я никоим образом бы не посмел сказать
В страхе перед тем, что во мне наступит раскаяние
За те шутливые слова, которые нас будут омрачать;
Что в глубине души я презираю мол твою красу,
Что я с насмешкой боль чужую восприму,
Что в осуждение я издевательство вношу,
Что я мол чужд привычному всему.
Охотница и великолепие в ночном лесу,
Диана наших дней, не верь тому!
II
Believing Truth is starting at the sun
Which but destroys the power that could perceive.
So naught of our poor selves can be at one
With turning Truth, nor utterly believe.
For we that mortal are, to our derision,
Must soften certitude with that which seems,
And slake in dull repose a blinding vision,
Buy light with dark, and sleep by sake of dreams.
Mistrust, I do require you, all you trust,
And mock continuance of a steadfast mood,
And taste in all your joys their coming dust,
And call the endless flight of goodness, good.
Save in one article -Doubt earth and sea,
Doubt all that stands and is, but doubt not me.
II
Поверить правде – значит на солнце посмотреть,
Опасность есть, что потеряешь зрение.
Поэтому, чтобы от правды не сгореть,
Частичной вере отдаем мы предпочтение.
Поскольку смертны мы, то нам
Приходится смягчать реальности видением,
Отдых должны давать полуслепым глазам
И заменять свет темнотой и сновидением.
Прошу, не отдавайся безоглядно вере
И смейся над постоянством настроения,
Не относись к хорошему как к призрачной химере
И чувствуй в радости привкус огорчения.
Не верь тому, что тонет, что горит в огне.
Не сомневайся только лишь во мне.
III
Believe too little and go down despairing;
Believe too much and lose it at the end.
Believe in none and die of over-caring;
Believe in all and die without a friend.
Believe in what's to come and still go grieving;
Believe in what's gone by and and find it fades.
Believe in not insisting on believing,
For all believing's but a dance of shades.
Bot oh! believe in me! I ask no more -
And you no more of substance shall need;
For what's a food ambrosial which can feed
The soul with sending from th'Elysian shore,
As though contents eternal breathed abroad.
But don't believe in Pheme; she's a fraud.
III
Если веришь слабо, то придешь в отчаяние,
Если веришь крепко, то собьешься с круга,
Если не веришь ни во что, то умрешь без раскаяния,
Веришь во всё, умрешь без друга,
Поверь тому, что не предвидеть, не измерить,
Поверь красоте минувших блеклых дней,
Поверь тому, во что не надо вовсе верить,
Поскольку вера – пляска лишь теней.
Поверь в меня, я это лишь просить готов,
Это для тебя всё, чем необходимо жить,
Это амброзия, которая может накормить
Душу подарками с Елисейских берегов
И напоить нектаром, что в кубке пенится.
Не верь Феме, она мошенница.
IV
Because I find foreknowledge in my soul
Of your true sisterhood with heavenly things,
And see from tardier years that further goal
Youth hides from you with its imaginings,
And witness am to your inheritance
And see beneath the passing of the grace
Un-passing calms, and perfected face
Immutable; prefigured in a glance -
Therefore did I and therefore now complain
That you're profaned, and daily do renew
To make your own resplendent beauty vain
Through mimic beauty of what's likest you.
This was my sentence. This was all my say;
Mourning such light beclouded in a play.
IV
Поскольку я предвидел в глубине души отчасти
Твою подлинную близость к высшей сфере
И опасался, что молодые страсти
Скрывают от тебя дорогу к вере,
Поскольку зрил природный дар в наряде
И грацию в любом твоем движении,
Торжественность в лице и умиротворение
В одном случайно брошенном тобою взгляде –
Поэтому я сетовал и сетую сейчас,
Что они чернят тебя, хотя я вижу их тщету
В том, чтобы подменить твою святую красоту
Фальшивой красотой, которая развлекает нас.
Вот лишь мои слова, вот что я сказал,
Печалясь, что туман на сцене свет застлал.
V
When some great captain, French or Repington,
Tall Seely, Townshend or Immortal Gough,
Nivelle, Maboule, Caputo, Heinrich von
Schrifthousen, or the Portugesian tough
That held the bridges of the Lys, but failed
To hold them under stress of an attack,
Or Jules of the Chemin des Dames that hailed
A passing car, and promptly got the sack...
When each of these with paper and with pen
Explains the reason that he did think,
Believe him when he boasts, believe him when
He whines, believe him when he takes to drink.
Believe Sir Henry Judkin K.G.B.
But don't believe what Pheme says of me.
V
Когда какой-то капитан Френч или Рапингтон,
Сили, Тауншенд или бессмертный Гаф,
Нивель, Мабул, Капуто, Генрих фон
Шрифтхаузен или португальский граф,
Которые мосты на Лисе стерегли,
Но в результате яростных атак
Их удержать так и не смогли;
Или когда в отставку был отправлен Жюль-бедняк;
Когда кто-нибудь из этих деятелей талдычит
О том, что ими сделано было давно,
Верь, когда он хвастает или когда он хнычет,
Усердно налегая на вино;
Верь сэру Генри Джаткину, орденоносцу Бани,
Но не верь Феле, она обманет.
Хилэр Беллок
Upon God the Wine-Giver
(for Easter Sunday)
Though Man made wine, I think God made it too;
God, making all things, made Man make good wine.
He taught him how the little tendrils twine
About the stakes of labour close and true.
Then next, with intimate prophetic laughter,
He taught the Man, in his own image blest,
To pluck and waggon and to – all the rest!
To tread the grape and work his vintage after.
So did God make us, making good wine’s makers;
So did he order us to rule the field.
And now by God are we not only bakers
But vintners also, sacraments to yield;
Yet most of all strong lovers. Praised be God!
Who taught us how the wine-press should be trod.
Hilaire Belloc
О Боге, дарующем вино
(Для пасхального воскресения)
По моему мнению, приложил Всевышний руку
К тому, чтоб человек умел делать вино.
Как за виноградной лозою ухаживать должно –
Бог преподнес ему эту науку.
Всеведающий с провидческим смешком
Его приобщил к делу весьма богоугодному –
Рвать ягоды, давить их и к тому подобному
За тем, чтоб получать церковное вино потом.
Господь сотворил людей, хороших виноделов,
И повелел выращивать зерно.
Мы выпекаем ныне хлеб умело
И приготовляем для причастия вино.
Любители вина, воздайте благодарность Богу в мессе,
Он в нас вложил мысль о виноградном прессе.
Хилэр Беллок