Двадцатилетняя Мара, студентка Литературного института, сидела с ногами на небольшом кухонном диванчике в квартире хиппи - студентки Философского, своей сверстницы Сусанны и её отца, врача Сержа (скорая помощь, общая практика, хирургия, подработка там и здесь). Сидела, обмотавшись выделенной ей хозяевами полупрозрачной индийской юбкой (точно как в линялую занавеску завернуться), в невнятной лёгкой прозрачной, слишком большого размера кофте с чужого плеча. Бардак вокруг был сверхвозможный. Мара рассматривала собственные подобранные на диван босые ноги. Хорошо было, что именно босые. Что-то в этом было природное, естественное.
Хозяев не было. Никого в доме не было, кроме Мары.
Постиранные Марой собственные лифчики, трусы и колготки висели в грязной ванной на провисающей хлипкой верёвке. Все временно живущие в хипповской квартире чувихи так стирали своё бельё и развешивали. Оно и висело, весь день и весь вечер, и разные люди лезли в ванну помыться (напор воды был дохлый, душ - древний); лезли сквозь висящие на верёвке вдоль ванной колготки, лифчики и трусы. Мокрые лифчики, трусы и колготки давали лезущим в ванну влажные пощёчины. Стиральная машина не закрывалась" поверх неё и на полу возвышалась полутораметровая куча хозяйского не постиранного.
После всех, часа в три ночи, лезла мыться крупная, полная, с мелко вьющимися длинными волосами Сусанна. Часто она засыпала, сидя под душем, и так спала до утра.
Мара сейчас - днём - сидела одна на кухонном диванчике, слушала группу "Умка и Броневичок"; ждала с минуты на минуту собиравшуюся зайти в гости Ульяну.
Ульяна тоже, как Сусанна, была студенткой Философского; училась с Сусанной на одном курсе. Они со школы дружили.
Закадычная подруга Сусанны Ульяна смирно жила у себя дома; ночевать у Сусанны никогда не оставалась: ей не разрешали родители.
Ульяна (Юля) была высокая, не совсем складная, с длинной волнистой гривой роскошных светлых волос - иногда Ульяна забирала свои волосы в хвост, иногда по плечам раскидывала. Ходила в брюках разнообразных, сверху - в кофтах, свитерах. Поверх свитеров носила вечный свой песочного цвета пиджак. Немного сутулилась. Увлекалась фэнтези (Мара и не слышала об этом множестве разнообразных авторов, от которых фанатела Ульяна), северноевропейским эпосом, храмовой архитектурой (Ульяна не была верующая, в храмы не заходила никогда, ей там не нравилось. Тем не менее Ульяна любила составить компанию православным хиппи в их паломничествах (в Сергиеву Лавру, как правило). Православные хиппи стояли там в Лавре службы, исповедовались, причащались. Ульяна тем временем задумчиво бродила по малолюдному (все люди на службах стояли), заснеженному монастырю: любовалась на храмы снаружи.)
После того, как Мара поселилась у Сусанны, она тепло сдружилась с часто бывающей в доме Ульяной. Ходила к Ульяне в гости, по-хозяйски принимала Ульяну в квартире Сусанны; провожали девочки друг друга от метро, от метро, до метро, до дому по ночному заснеженному окраинному микрорайону.
-Теперь, познакомившись с Вами, мне придётся прочесть этот Ваш любимый "Сильмариллион", - говорила Ульяна. Девочки быстрым шагом приминали по дороге к метро хороший скрипучий декабрьский снежок; было девять вечера, микрорайон погрузился уже в непроглядную тьму, фонарями чуть разгоняемую. - Не уверена, что осилю я этот "Сильмариллион". По-моему, скучно, - продолжала Ульяна. - Я влюблена, как вы в "Сильмариллион", в "Песнь о Нибелунгах". Может быть, и вы увлечётесь?
В одном из своих прозаических произведений Ульяна придумала своей автобиографической героине сестру-сверстницу. Героиня с сестрой жили в разных городах, но навещали друг друга периодически. Встретившись, они садились в комнатах на кровать спиной друг к другу, и погружались в чтение, каждая в своё. И было им хорошо так читать, сидя рядом.
В реальности у Ульяны сестры не было, у неё был брат старше неё. Когда Мара увидела этого брата, ей подумалось, что никаких родственных чувств к нему испытывать невозможно: здоровенный детина под потолок, морда кирпичом. Молча вошёл в комнату, в которой сидели за компьютером девочки; молча нашёл в комоде Ульяны какую-то свою вещь; и молча отвалил обратно куда-то там в коридор. Звякнул крючок в прихожей, с которого снята была уличная куртка, хлопнула входная дверь. Брат Ульяны покинул квартиру. Маре показалось, что этот брат ей макаберно примерещился.
Приходя в гости к Сусанне, Ульяна всегда приносила с собой стеклянный чайник с заваренным в нём каркадэ - рубинового цвета бывала заварка. Ульяна постепенно за разговором выпивала свой чайник одна (больше любителей не было), ещё сидела сколько-то, и уходила обратно домой.
Мара сидела сейчас с ногами на кухонном диванчике и слушала, поставив диск в магнитофон, группу "Умка и Броневичок". Всхлипнула всегда полуоткрытая входная дверь в квартиру Сусанны - это пришла Ульяна. Мара "Умку" выключила: Ульяна не любила этих хипповских групп, предпочитая нечто более классическое; часто Ульяна с Марой пели на два голоса, безбожно лажая мимо нот:
Снег кружится, летает, летает,
И, позёмкою клубя,
Заметает зима, заметает
Всё, что было до тебя
-Осторожно, не наступите, тут кастрюля с прокисшим борщом, - провела Ульяну Мара на кухню.
Расчистили от объедков, огрызков, листов чьей-то прозы ещё немного места на кухонном диванчике, чтобы Ульяна могла сесть рядом с Марой. Расчищая этот кошмар, Мара вдруг припомнила ненормально полное чёрных жужжащих мух лето. Сусанна повесила на кухне липучку для этих мух. На липучку беспрестанно ловились гости, а мухам было похрен.
Ульяна, кроме чайника с каркадэ и крупных деревянных чёток на запястье (Ульяна никогда не расставалась с этими чётками), принесла автобиографические письма девушки к какому-то своему вымышленному, не встреченному ещё возлюбленному. Текст был напечатан витиеватым, с виньетками и завитушками, шрифтом, каждый абзац своим цветом: голубым, красным, зелёным. Письма были отчаянные и изломанные. "Очень боюсь физической боли", запомнилось Маре из этих писем (девушка описывает в своих отчаянных письмах вникуда свои движения души, мысли, чувства, внутренний мир).
-Это были очень странные отношения, - рассказывала Ульяна Маре по дороге к себе в гости о канувшей любви. Речь шла о сверстнике - не то однокласснике, не то однокурснике. - Мы постоянно друг друга подкалывали. Ржали как ненормальные. Потом страшно разругались. Видите? - Ульяна остановила Мару перед входом в свою квартиру, указывая на исписанную каким-то наскальным творчеством, со шматами отваливающейся штукатурки стену рядом с входной дверью. - Видите, написано мелко?
Мара всмотрелась и различила надпись кривым мелким почерком: "Умоляю, простите меня".
-Я не нашла тогда этой надписи, не заметила, - продолжала рассказывать Ульяна. - Так всё и кончилось.
Девочки вошли в квартиру Ульяны, и, не придумав, чем другим заняться, принялись варить рис. Посовещались и решили, что надо сделать что-нибудь такое, чего никогда не делали. Рис, к примеру, не варили ни разу в жизни.
Полная кастрюля наваренного риса была в итоге вывалена в унитаз: рис забыли посолить.
-Я так хотела эти серёжки, - между тем рассказывала Ульяна. - Авторские, большие, в виде драконов. Но они девятьсот рублей стоили, у меня столько не было.
Шлялись в подземных переходах вокруг метро... Смотрели безделушки в киосках. Потом вернулись к Ульяне. Мара примерила Ульянины бусы - крупные, круглые, металлические. Бусы Маре пошли.
Когда, значительно позже, Мара вспоминала Ульяну, маре приходил в голову образ-картинка. Ульяна - зимой, в декабре - провожала Мару на метро через весь город (полтора часа пути) домой, в квартиру Мариных родителей.
Вспоминалась Маре одиноко, не вполне ловко сидящая в вагоне метро фигурка Ульяны. В вечных этих её брюках. В верхней одежде неброской. В шапке, низко надвинутой на лоб.
24-03-2020