Мне семнадцать лет. Я иду из школы, я люблю впервые в семнадцать лет. Это чувство пугающе незнакомо. Оно глупо, наивно и беспонтово. Так сейчас говорят, так же вроде, нет? Я люблю и все мне легко и ярко, я не знаю этих тревог тупых, что пугают до дрожи в костищах-палках, что терзают, мол, вот еще миг и тяпнут за штанину, как свора собак злых-злых. И с тех пор я больше не ощущала сладкой тяжести в сердце и животе. Я жила и было же все в порядке; я жила и счастье лизало пятки.
Мы зачем то встретились в октябре. И проклюнулось что-то, и стало страшно. Снова чувствую сладкий тягучий груз. Разве можно влюбившись, любить и дальше? Не предать, и себя не корить, упавши? Да, влюбилась, бывает. Бывает, ну? Что с того, что в браке второй десяток? Есть прекрасный муж, и любовь жива; если сердце жаждет других объятий, только я ему, сердцу, их не дала. Разве это плохо? Вернуться в юность и вдохнуть давно позабытых чар, и влюбиться снова, какая дурость, и краснеть, коснувшись его плеча, и краснеть, домашний топя очаг, и вертеться и так, и сяк.
Да мне каждый из вас и любим, и дорог! Только совесть неспешно мой жрёт скелет, кровь горит. До смеха и слез знакомо это чувство, что в сердце погибнет скоро,оно радует вроде, а вроде...
Нет.