пить больше Ангелы не хотели,
а люди грешить устали,
это было странное время
наполненное скандалом,
а пчёлы давились мёдом,
змеи свой яд жрали
и не было у первых последних,
а правые на небо взлетали.
и спуск был долгим, тревожным,
а подъём цеплялся за скалы,
вначале пришло слово,
только потом сказали,
и остался камень лежать мёртвым грузом,
а вода под него не ложилась,
летали птицы, как цеппелины
в мёртвом обличье.
а слёзы катились сдирая кожу,
зрение садилось,
морщины, юными зрителями в морды глядели,
оспы чесались,
бесконечность с отвисшей груди свисала,
сухая кровь пылью стекала,
а Ангелы пить не желали,
а люди грешить устали.
и цветы больше не рвут – кругом камни,
косить перестали траву – все косы затуплены,
не рожают детей, люди стали бесплодны,
обречённо милы, да хладнокровны,
с юга пришли укутаться холодом
подземные жители жившие с крысами,
в синих глазах осколки айсбергов,
лица старух, души корягами.
зачат паразитами, изгрызен осами,
висел месяц к небу приурочен,
инвалидным ртом, как мог, улыбался,
перед Ангелами пресмыкался,
а люди бродили и не грешили,
вместе не спали, самогон не варили,
иногда помирали, иногда хоронили,
и уже ни себя, ни других, не любили.
и только амёба, кем была, той осталась,
замерзала на солнце, в холоде грелась,
с чужими не путалась, своих не хотела,
амёба завёрнута в бледное тело,
а рядом Ангелы пить не хотели,
а люди бродили, грешить разучились,
и те, и другие, и амёба рядом:
стали похожи, как сёстры, как братья.