Подведи сюда составы армий,
я за мир в целом, как Индира Ганди,
но, когда наступает темнота,
не видно даже снега хлама,
тревожно. Суглинка красна, по ней след лисий,
погрызена ветвь, ветра ее далее мнут,
огонь в костры плеснут, тает последняя льдина.
И тут рябина полыхает, как морс
кипучий и пена.
Вдыхаю духоту. Щебечет раненый щегол, меньше
на фоне льдин его немость,
а так рев звериный,
синяя Мальвина,
окутана синим и красным пламенем леса долина.
Если идти к тебе по следам слепо,
слишком дорого становится забвение,
не ищи грубый подтекст,
соль грубая лосиная.
Здесь только лес и лес.
Лес с ума сошествий.
Как ты любишь, блеск лезвий.
От напора пожара слаб
нелестно телесный
месяц стонет. И руками укрывается,
но становится злее, ветвь упряма,
гнет ее брат космос,
буря курит саму себя
и идут дожди хмурые.
Вместе, вместе...
Мир моих обоев полосат,
но дожди слезой не омрачат,
ты прижат ко мне, как автомат
солдата. Место, место, где дрожат
от холода, но не сойдут с ума,
путь к тебе и есть моя зима сама.
Я иду к тебе, не отступаю. Смотри, пар, пар на ладони,
малость, но капли дрожат.
На руку выпадает небо, в горле першит,
но это масло для меня, ты весь по мне растерт.
Не стучи, здесь занято.
Как на ней в тот час
для нас фонтан, занавес.
Умирая,
не увидим насколько лик жизни импозантен.
Прожито мало,
сны спешат, но мгла
просится, расступись, свет, я такая мгла.
Что бы ты ни сказал, я западу.
По огню ты идешь или по льду.
В мягкости или в стыду. Я люблю.
Я в бреду, я Иисус, я приму,
я в дыму твоему кольцу парашют.
Не мучь меня больше,
я просто сдаюсь.
Нахмурь брови и сделай мне
перламутровое утро, в котором только ты,
я и вечная зима.