ОТРЫВОК ИЗ ПОВЕСТИ «ЛЕСТНИЦА В НЕБО»
Барков приготовил себе карандаш и несколько листов чистой бумаги. Он любил работать в такие ранние утренние часы. В комнате ещё стоял полумрак, над крышами соседних домов висела бледная луна. Она принимала на себя первые лучи солнца и таяла, словно льдинка в весенней невской воде. У Баркова был 17-й этаж, и почти всё пространство в его окне занимало небо…
Ночью к нему приходили воспоминания. Они спускались на тонких нитях, скользили неясными тенями, вворачивались в голову острыми винтами. Во сне воспоминания обрастали мыслями, разбуженными переживаниями, выстраивались в какие-то обрывки текста. Барков называл это своим «ночным мыслеписанием». Теперь он торопился записать очередной сон. Так у него иногда рождались целые страницы. Этот процесс не был беззаботной и легкой прогулкой. После такой мучительной работы он часто чувствовал себя совершенно выпотрошенным и обессиленным. Когда с записями было покончено, Барков сварил себе кофе и вернулся к отложенному с вечера чтению. Это были «Метаморфозы» древнеримского поэта Овидия в переводе Сергея Шервинского.
Барков, не торопясь, наслаждался необычным звучанием поэтического перевода античной лирики. Преображение человеческого облика, где седые волосы превращались в перья, а лицо вытягивалось в клюв, было не просто занимательным. Это возбуждало воображение. Хотелось включить фантазию и попытаться изобразить такой необычный процесс на бумаге. Получалось чтение со вкусом.
Он читал древнегреческий миф «Дедал и Икар». Ему показалось любопытным, что знаменитый скульптор и механик, создатель хитроумного лабиринта на острове Крит, стал известен миру своим воздушным полетом и именно этим вошел в историю. Техническое решение Дедала было гениально простым. Он изготовил из птичьих перьев, скрепленных воском, две пары крыльев и бесстрашно взлетел в небо вместе со своим сыном Икаром.
Почему же именно это его изобретение было оценено современниками столь высоко? Сделав крылья, Дедал уподобился великим греческим богам. Ведь античные боги тоже были крылаты.
Каждый, увидевший их, рыбак ли с дрожащей удою,
Или с дубиной пастух, иль пахарь, на плуг приналегший,-
Все столбенели и их, и их проносящихся вольно по небу,
За неземных принимали богов.
Так был описан в поэме Овидия первый полет человека. Правда, завершился он трагически, гибелью Икара. Юноша, «стремлением к небу влекомый», вознесся слишком высоко, к самому солнцу. Из-за этого он потерял свои крылья, а с ними и способность летать. Икар упал с высоты в море и погиб. Стремление человека к небу всегда было сопряжено с опасностью. Тем выше оно оценивалось потомками. Этот дерзкий поступок, стал символом полета человеческой мысли и фантазии, стремлением к новым открытиям. Неудивительно, что легенда о полете в дальнейшем вдохновила не только античных мастеров. К сюжету полета Дедала и Икара трижды обращался Ван Дейк и другие известные художники. Их изображения всегда традиционно и банально соответствовали теме.
Больше других Баркова заинтересовала картина известного нидерландского художника Питера Брейгеля Старшего «Падение Икара» из собрания брюссельского Королевского музея. На картине художник изобразил традиционный для своего времени сельский ландшафт в коричневых и зеленых тонах. Композиция включала несколько ключевых точек: гибнувшего в море Икара, диск солнца на горизонте и крестьянина, шедшего за плугом на переднем плане. При более внимательном рассмотрении, можно было заметить в кустах человека, справлявшего свою нужду, пастуха с овцами и рыбака с удочкой на берегу. На беспомощно болтавшиеся ноги тонущего Икара никто из них не обращал внимания, все спокойно занимались своим делом. В его сторону никто не смотрел, кроме одной серой куропатки. Даже проходивший мимо корабль, не замедлил хода ради спасения утопающего. Как ни парадоксальна была изображённая ситуация, она оказалась гениальной по своей правдивой сути. Окружающая жизнь была так сурова, что гибель одного человека не могла даже на миг прервать её ровного течения. Всё получалось, как в старой нидерландской пословице: «Geen ploeg staat stil om een stervend mens» (Ни один плуг не остановится, когда кто-то умирает).
Все эти люди, изображённые на переднем плане, твердо стояли на своих ногах, а мечтатели, витавшие в облаках, подобно Икару, рано или поздно оттуда свергались и погибали. Окружающим не было дела до тех, кто стремился в небеса.
Такой вывод поражал своей обнажённой откровенностью. К тому времени уже произошли величайшие географические открытия, Коперник совершил революцию в астрономии, создал гелиоцентрическую систему мира. Из маленького замкнутого пространства он превратился в необъятный космос. Только у Питера Брейгеля этот мир по-прежнему жил своей тихой размеренной жизнью.
Изменилось ли что-либо с тех пор? Кто не слышал о русском ученом Константине Циолковском, основоположнике теоретической космонавтики, гениальном создателе модели ракеты способной полететь в космос? Многие современники знали его как скромного самоучку, чудака-изобретателя и школьного учителя из Калуги. Вдобавок ещё и глухого по причине застарелой детской болезни. В 1932 году он написал в своей работе: «Звездолёт - тот же аэроплан, только без воздушного винта в виду чрезвычайной быстроты движения крылья имеют едва заметную вогнутость. Элементы взрыва, то есть горючее и кислород, разъединены. Они накачиваются в карбюратор двумя поршневыми насосами. Здесь они встречают особую “решётку смешения” и взрываются разными известными способами. Из огненной камеры они устремляются в коническую трубу…»
Спустя полвека фантастическая идея Циолковского воплотилась в создании многоразового орбитального моноплана «Буран» и сверхмощной ракеты «Энергия». Барков разглядел в монаплане крылья легендарного Икара. Он оказался свидетелем этого удивительного космического эксперимента, а в чём-то даже его участником. Работы по программе «Бурана» начались еще в 1973 году, а на всю подготовку ушло долгих четырнадцать лет. На космодроме многие говорили, что крылатая авиационно-космическая система советского многоразового челнока внешне очень похожа на американскую систему «Спейс Шаттл». Основания для этого могли быть. По линии ГРУ советские конструкторы еще в 1975 году получили чертежи и фотографии американского космоплана и в дальнейшем никогда не скрывали заимствования отдельных компоновочных решений. Другое дело, что оптимальная аэродинамика изделий неизбежно получалась очень близкой. Технический интерес конструкторов к разработкам главных конкурентов в таком деле тоже был понятен. Достаточно вспомнить про международную охоту за немецкими баллистическими ракетами «Фау» период второй мировой войны.
В ходе дальнейшей работы быстро обозначились существенные отличия созданных кораблей. «Шаттл» сажали вручную, а «Буран» обладал полностью автоматизированной системой посадки. Наконец, советский моноплан мог возвращать с орбиты большую полезную нагрузку. Созданная советская ракета-носитель оказалась мощнее американской. Она в пять раз превышала возможности отечественного носителя «Протон» и в три раза систему «Спейс Шаттл». Полезная нагрузка новой ракеты составляла порядка ста тонн, а с разработанным носителем «Вулкан» достигала уже двести сорок тонн. На такой мощной ракете можно было лететь на Венеру, Марс и другие планеты Солнечной системы. Как бы это не звучало парадоксально, но тогда, в 80-е годы, страна стояла гораздо ближе к межпланетным путешествиям, чем теперь. Отсутствие достоверной информации рождало много слухов, но все знали, что под эту программу на космодроме создавалось новое управление с большим количеством первоклассных военных и гражданских специалистов. Строились многочисленные наземные объекты и особая взлетно-посадочная полоса длиной в четыре с половиной километра. По легенде говорили о создании на космодроме нового современного аэродрома. В это можно было поверить, ведь военнослужащих этого управления сразу переодели в лётную форму. Особенно всем понравились фуражки с небесно-голубым околышем и золотистыми крыльями.
Подготовка программы вступала в завершающую стадию. Пуск ракеты назначили на семь утра 15 мая 1987 года. Поскольку первый пуск не исключал возникновения недоработок, его решили предварительно не освещать в средствах массовой информации. Теперь ракета-носитель «Буран» с макетом полезного груза «Полюс» стояла на стартовом столе только что построенного универсального стенда-старта в двухсуточной готовности к пуску и к этому времени примерно полтора месяца содержалась в режиме подготовки, который включал в себя «чистовой цикл» непрерывных частичных и полных проверок. Проверки в течение двадцати - двадцати пяти суток происходили уже в ожидании приезда руководства. О том, что приедет Горбачёв, испытателям никто не говорил. Но когда проверки превратились в бессмысленное повторение и расход ресурса аппаратуры и обслуживающей техники, всем прозрачно намекнули на причину их «творческой работы». Так называемая двухсуточная готовность – это, по сути, начало заправки ракеты компонентами, начиная с захолаживания емкостей, баков и магистралей.
11 мая 1987 года на космодром прибыл Михаил Горбачёв, началось его знакомство с космодромом. От таких больших руководителей всегда зависело многое, даже судьба космодрома. Желание командования показать ему свою работу с лучшей стороны было всем понятно. Горбачёв с первых минут демонстрировал окружающим своё дружелюбие, был прост и доступен. Так, крайней мере, это казалось со стороны. Для непосвященных остались незамеченными беспрецедентные меры безопасности, для которых кроме специальных служб привлекалось ещё и огромное количество офицеров космодрома. Встречи Михаила Горбачёва с жителями проходили прямо на улицах города. Ему было важно слышать, что люди одобряют и поддерживают новый курс партии. Он часто оглядывался на сопровождающих и предлагал им самим послушать «голос народа». Активнее других были женщины, которые часто благодарили Горбачёва за решительные меры по борьбе с пьянством.
Ему задавали самые разные вопросы. Говорили о квартирах для увольняемых военнослужащих, об условиях жизни на космодроме. Одна из женщин сказала ему, что здесь в мае еще не так жарко, а вот офицерам в самое пекло приходится ездить на службу в рубашках с длинными рукавами, ходить в наряд в кителе и сапогах. Горбачёв сразу повернулся к министру обороны - ведь есть же у вас облегченная форма одежды? Вопрос решили здесь же, под аплодисменты собравшихся людей. Вскоре на космодроме официально разрешили ношение форменных рубашек с короткими рукавами.
Михаил Горбачёв был популярен, от него ждали перемен в стране. Баркову самому захотелось понять, в чём заключался главный секрет его успеха. Очень скоро ему многое стало ясно. Общаясь с людьми, Михаил Горбачёв всегда говорил то, что от него хотели услышать. «Нужно жить лучше», - убеждал он. Конечно, с этим все соглашались. Михаил Сергеевич общался простым языком с мягким южнорусским акцентом - «говором». Получался образ «своего в доску», «выходца из глубинки». Многие фразы в речи Горбачёва строились так, что могли без всякой дополнительной правки попадать на первые полосы газет и агитационные плакаты. Бросалось в глаза, что партийный лидер страны любил яркие инициативы.
На левом фланге космодрома, где служил Барков, к приезду высокого гостя подготовили показ космических аппаратов военного назначения, связи, телевидения, метрологии и исследования космоса. Руководству полигона хотелось, чтобы у Горбачёва сформировалось правильное отношение к осуществляемым здесь космическим программам.
Показ техники для высокого гостя проводил полковник Маслянцев, видный на космодроме инженер, ученый и большой патриот своего дела. По его словам, Михаил Горбачев откровенно скучал и не проявлял интереса к космической технике. Возможно, он видел в этом показе рядовое протокольное мероприятие. Маслянцев сильно расстроился. Свою работу он любил и в каждое такое выступление вкладывал немало страсти. Любые, даже самые сложные вопросы полковник Маслянцев мог изложить понятным и доступным языком. В этот раз все его усилия оказались напрасны. После близкого общения с Горбачевым многим впервые стало тревожно. Полковник Маслянцев высказался тогда со свойственной ему прямотой и откровенностью: «Как же люди с таким багажом знаний и мышлением могут руководить страной? Друзья, погубит он наш космодром...»
После этого Горбачева с группой сопровождавших лиц повезли показывать самое главное - «Буран». Михаил Сергеевич в защитной каске пошёл осматривать стартовый комплекс. Глядя на «Буран», он сразу же ошарашил главного конструктора Бориса Губанова следующим заявлением: «Политбюро не разрешит вам пуск этой ракеты...». Губанов тогда даже немного растерялся. Понятно, что такое заявление было уже заранее обсуждено на самом верху. Спорить или что-то доказывать после этого первому лицу страны не имело смысла. Поэтому Губанов просто приступил к своему докладу о ракете - габариты, масса, назначение систем, особенности, водород, криогенная температура, газовый лоток, мощность двигателей, сравнимая с Красноярской гидроэлектростанцией, расход воды на охлаждение лотка, равный секундному расходу водоподачи Москве...
Его слушали внимательно, по ходу доклада задавали вопросы. Горбачёва тогда почему-то поразила высокая температура газового потока работающих двигателей. Все обходили большой толпой ракету по часовой стрелке. Примерно на четверти окружности Горбачев задумался и произнёс: «Надо обсудить...» Через полкруга: «Давайте серьезно подумаем...» Из доклада главного конструктора Михаилу Горбачеву больше запомнилось, что при заправке водородного бака полюса верхнего и нижнего днищ сходятся, то есть длина бака уменьшается на 250 мм. Потом всем этим выездным составом политбюро и командования космических сил гости поднялись на верхнюю площадку ферм обслуживания и осмотрели с её высоты все сооружения...
Там Михаил Сергеевич предложил главному конструктору: «Мы вам дадим еще месяца два - три, чтобы еще все проверили-перепроверили, и тогда...» Борис Губанов не выдержал и возразил ему, сказав, что так людям больше работать нельзя. Они уже падают у своих рабочих пультов, находятся там практически без отдыха. Всё уже проверено - остались только те проблемы, которые проверяются самим полетом. Горбачёв задумался, а выйдя из лифта, по дороге к автобусу, произнёс: «Хорошо, сегодня решим - кворум бюро мы имеем».
Вторым объектом показа стала левая стартовая площадка боевого старта. Здесь докладывал главный конструктор Владимир Бармин. Необычный вид крылатого орбитального корабля привлёк всеобщее внимание, посыпалась масса вопросов. Михаил Сергеевич остановился, ожидая, когда подойдет основная группа, и, глядя на «Буран» (композиция ракеты и корабля тогда называлась одним именем), сказал: «Ну... видимо, кораблю мы вряд ли найдем применение... Но ракета, мне кажется, найдет свое место...» Такое откровение вслух прозвучало для всех как приговор. Остальные приехавшие с Горбачёвым молчали и не высказывали своих возражений. Похоже, что это не стало для них особой неожиданностью.
После этого все дружно двинулись в монтажно - испытательный корпус ракеты-носителя. Там гости и сопровождавшие их лица переоделись в белые халаты. В зале за лёгкой перегородкой уже собралась большая группа рабочих и инженеров. Кто-то из сопровождавших лиц сказал Горбачёву: «Михаил Сергеевич, нужно подойти к народу». Он повернулся и шагнул к перегородке, сразу же послышались аплодисменты. Михаил Сергеевич поздоровался и спросил:
- Как живёте?
- Хорошо, - разом облегчённо выдохнули собравшиеся на встречу специалисты.
Можно было предположить, что перед ним оказались какие-то специально собранные и подготовленные люди. Но все они действительно там всегда работали. Горбачёв начал говорить, что ему известно о трудностях жизни на космодроме, проблемах городского быта и снабжения продовольствием.
- У нас всё нормально, - продолжали заверять его рабочие.
Баркову показалось удивительным и необъяснимым такое поведение людей, которых он до этого неплохо знал. Скорее всего, это было выражением их собственного достоинства. Они не хотели жаловаться в подобной ситуации, здесь должны были решаться другие, более важные для всех вопросы.
- Вот, главные конструкторы настаивают, чтобы пускать ракету, а как вы считаете? – совершенно серьёзно обратился к ним Горбачёв.
- Пускать! – разом и без задержки откликнулся ему многоголосый людской хор.
- Ведь при изготовлении этой ракеты прикладывались десятки тысяч рук - может быть внесена какая-нибудь неисправность. Вы гарантируете, что всё правильно? – не сдавался Михаил Сергеевич.
- Гарантируем, - опять дружно прокричали ему в ответ.
Всё это было настолько необычно, что многие рабочие, инженеры с удивлением оглядывали друг друга. Никогда ещё такие серьёзные вопросы не решались на митинге. В любом случае сейчас получалась нужная поддержка общего дела. В такой обстановке Горбачёв почувствовал себя народным любимцем. Теперь люди обступили его достаточно плотно. Он улыбался, кивал головой и пожимал протянутые ему руки:
- Вы делаете здесь большое и нужное дело.
- Михаил Сергеевич, как ваше здоровье? - спросила его какая-то женщина.
- Нормально, - с улыбкой ответил ей Горбачёв.
- Слава богу, - сказала женщина и почему-то заплакала…
Михаил Сергеевич был очень растроган этим. Такой необыкновенный «феномен», как поведение русских женщин в подобных случаях всегда оставался для Баркова самой большой и необъяснимой загадкой. За короткую встречу, они уже успели полюбить руководителя своей страны, заранее прощали ему все настоящие и будущие ошибки. Горбачев тепло благодарил ракетчиков за работу и пообещал принять «правильное решение».
Главный конструктор Губанов попросил его задержаться на пуск: «Михаил Сергеевич, мы находимся в двухсуточной готовности. Приглашаем вас присутствовать на нашем пуске. Понимаем, что ваше время чрезвычайно уплотнено, но пуск-то почти эпохальный - впервые в нашей стране стартует ракета такого рода… Если бы я был генеральным секретарем, то обязательно остался на пуск». Горбачёв промолчал, по-видимому, это уже не входило в его планы. За него это сделал член политбюро Лев Зайков: «Потому ты и не генеральный секретарь, а только главный конструктор». Все засмеялись. Получалось, что пока решение руководством было ещё не принято.
Теперь по дороге из монтажно-испытательного корпуса к автобусу стояли работники из многих других цехов. Горбачев обратился и к ним с вопросом: «Как живете?» В этот момент к нему подошла какая-то женщина и принялась выкладывать о жизни на полигоне настоящую правду. Руководство космических сил, стоявшее возле генерального секретаря, застыло в напряженной улыбке. Михаил Сергеевич спокойно выслушал её и пообещал, что непременно сделает всё возможное...
Уже позднее, Барков выяснил, что ещё за сутки до приезда Михаила Горбачёва представители девятого «охранного» управления самым тщательным образом согласовали ему все запланированные и незапланированные встречи. Неожиданности и любые «экспромты» здесь практически исключались.
После этого кавалькада высоких гостей направилась к орбитальному кораблю, а затем поехала на обед. За хорошим столом, в спокойной обстановке, было принято положительное решение по проведению пуска. Получалось, что таким образом выездное заседание политбюро дало полигону своё разрешение.
Интересно, что сама универсальная ракета сверхтяжелого класса тогда еще не имела своего названия. Название «Энергия» появилось именно во время этого визита Михаила Горбачева на Байконур. Было предложено назвать ее «Энергией» в качестве нового девиза начатой в стране перестройки. Генсеку такое предложение очень понравилось.
Тем временем работы на старте продолжались. Начался этап повышенной опасности, когда ракета уже была заправлена топливом. В качестве горючего на ней использовался жидкий водород. После печального опыта катастроф к борту заправленной ракеты не прикасалась ни одна рука.
Следовало рассказать о загадочной космической станции «Полюс» (Скиф-ДМ), которая использовалась в качестве полезной нагрузки. Это была настоящая боевая станция, оснащенная лазерным оружием, наш советский ответ на американскую программу звездных войн. В космосе предусматривалось проведение пяти военно-прикладных элементов, включавших отстрел мишеней. Горбачев сразу выступил против этого эксперимента. Пришлось все это отменить.
Такая настойчивость военных тогда сильно раздражала Михаила Сергеевича. Он отказался от участия в запуске и 14 мая выступил с докладом перед руководящим составом и партийным активом космодрома в гарнизонном Доме офицеров. Баркову тогда довелось «вживую» слушать доклад генерального секретаря. На собрании Горбачёв подробно рассказал о важности решений XXVII партийного съезда для всей страны. «Перестройка нацелена на решение задач в интересах человека и главное средство достижения этих целей - сам человек... Это ключевое звено для вывода нашей экономики на новые рубежи... А без этого, товарищи, ускорения не может быть… Если говорить о перестройке, то я прибегну к такому сравнению, начатая в стране перестройка - это как прорыв мощной ракеты в космос».
Говоря о значении Байконура, Горбачев особо подчеркнул: «Надо всем понимать, что Байконур создан надолго, навсегда». Эти слова тут же украсили огромным плакатом въезд в город. «Наш курс на мирный космос, - продолжал Горбачев, - не признак слабости... Всякие разглагольствования о защите от ядерного оружия - это величайший обман народов...» Далее было заявлено о полном совпадении интересов с американским народом по вопросам разрядки международной напряженности и отказе от переноса гонки вооружений в космос. Об этой новой инициативе Горбачева на следующий день говорила вся мировая пресса. Она сразу же получила одобрение американской стороны.
Выступление Михаила Горбачёва вызвало неоднозначные оценки среди военных. Все понимали, что теперь Байконур ожидало сворачивание многих программ, на которые уже было отдано много сил и времени.
Успешный пуск двухступенчатой тяжелой ракеты «Энергия» состоялся 15 мая 1987 года. В сообщении ТАСС от 17 мая отмечалось, что начало испытаний новой мощной ракеты «Энергия» в год 70-летия Великого Октября открыло новый этап в развитии советской ракетно-космической техники. Эту радость омрачала гибель 80-тонной боевой космической лазерной станции «Полюс» (Скиф ДМ). Объект не вышел на заданную орбиту из-за ошибки в системе управления, начал совершать сложный маневр и упал в океан. Официально сообщалось о его приводнении в акватории Тихого океана вследствие нештатной работы бортовых систем. Ответственным за неудачу члены комиссии определили головного разработчика системы управления НПО «Электоприбор» (Харьков). Среди испытателей тогда откровенно говорили, что для первого запуска в качестве полезного груза стоило запускать упрощенный аналог без сложных боевых систем, иначе говоря, «болванку».
Сразу последовал комментарий со стороны западных СМИ. Сотрудник Университета Джорджа Вашингтона доктор Джон Логсдон прямо заявил в передаче телекомпании «Эй-би-си»: «СССР теперь имеет возможность выполнять те космические задачи, которые останутся недоступными для США даже, когда вновь начнутся полеты американских кораблей многоразового использования. Для того, чтобы приступить к выводу на орбиту таких полезных грузов, на какие рассчитана советская ракета, США понадобится от шести до десяти лет». В Соединенных Штатах заговорили об угрозе создания Советским Союзом системы орбитальных боевых станций начиненных лазерами и малыми ракетами в космосе. Для создания действующей противоспутникой системы на орбите Советскому Союзу было достаточно всего трех-четырех запусков этой новой ракеты.
На Западе от Михаила Горбачева ждали новых компромиссов. Программа «Энергия-Буран» теперь могла помешать таким инициативам. Никто уже не говорил, что американцы сами создавали систему «Спейс - Шаттл» для подготовки звездных войн. Получалось, что наши конструкторы даже запаздывали с принятием своих ответных действий. Горбачёв стремился разрушить железный занавес и космические системы, имевшие военное значение ему были не нужны.
Между тем космодром готовился к самому главному событию. Многие друзья Баркова говорил, что уже ради одного этого им стоило служить на Байконуре. Наступило утро 10 октября 1988 года. Все работы по подготовке комплекса были завершены, и теперь огромный установщик массой в три с половиной тысячи тонн с ракетой и кораблем с помощью четырех мощных тепловозов, медленно поплыл в сторону старта. Такие моменты любили запечатлевать на пленку многие журналисты. Действительно, потом эти кадры входили в историю страны.
Рядом с Барковым семенила в изящных туфельках журналистка столичной газеты: «Господи, - восклицала она. - Только что разговаривала с главным конструктором. Вы даже не представляете себе, какой завтра будет репортаж! Фантастика, все просто сойдут с ума...» Барков подумал, что в такой ответственный момент главный конструктор вряд ли не станет давать кому-то интервью. Слишком плохая примета…
Приехавшая госкомиссия дала «добро» на проведение заключительных операций. Теперь боевой расчет работал спокойно. В этот раз первых лиц страны на старте уже не было. Штатно прошла заправка носителя. Утром 29 октября за десять минут до старта приступили к автоматическому проведению операций по набору готовности. За 51 секунду до пуска работы были прекращены: не отделялась платформа прицеливания. Опять заговорили, о необходимости управиться с пуском к очередной годовщине Великого Октября. Правда, к этому времени подходы несколько изменилось. Из-за возникшей неисправности дали задержку на четыре часа, потом еще на десять часов тридцать минут. В итоге отработали слив компонентов топлива, а сам пуск отложили. Следующая попытка была назначена уже на 15 ноября 1988 года.
В день запуска сильно не везло с погодой. Небо хмурилось, где-то рядом блуждал циклон. Все вспоминали, как американцы откладывали свои пуски «Спейс Шаттла» из-за «нелётной» погоды. Только система «Энергия-Буран» создавалась как всепогодная. Ракета и сам корабль должны были летать практически в любых условиях.
Барков вспоминал, как тогда выехали ночью на этот пуск. Везде чувствовалось нарастающее напряжение. С ближайших жилых и технических площадок эвакуировали военнослужащих и гражданский персонал. Заправка ракеты составляла две тысячи тонн топлива. Кругом стояли посты оцепления, на дорогах тянулись колонны пожарных машин и аварийно-спасательных групп. Они долго ехали, проезжая разные посты. Очень скоро всех их охватило нетерпение и нервная дрожь, как перед последним выпускным экзаменом. Баркову даже начало казаться, что водитель нарочно вез их таким образом, чтобы они никуда не успели. Наконец, проехали самое последнее КПП перед въездом на охраняемую территорию. Дальше все пошли пешком. У входа в сооружение стоял высокий подтянутый офицер в полевой форме. Внимательно проверив документы, он кратко объяснил, куда им следовало идти дальше. Они разместились в объединенном командно-диспетчерском пункте, это было почти рядом с посадочной полосой.
Подготовка пуска шла штатно, только погода всё больше ухудшалась. Пуск намечался на шесть утра по московскому времени. Отсюда было хорошо видно весь стартовый комплекс. В свете прожекторов он выглядел очень эффектно. Лучи от них упирались в низкую облачность, словно в плотное ватное одеяло. По крышам зданий гудел ураганный ветер, где-то рядом сыпалось разбитое оконное стекло. По взлетной полосе разбегался юркий и быстрый МиГ - параллельно шло воздушное наблюдение за стартом и подъемом ракеты. Потом поступило сообщение о штормовом предупреждении. Многие говорили, что в таких условиях самым трудным будет посадка «челнока».
«Буран» - крылатый летательный аппарат самолетной конфигурации должен был спланировать и совершить свою безмоторную посадку подобно крылатому Икару. Этот орбитальный корабль не имел двигателей для полета в атмосфере, а на его борту тогда не было экипажа. Проще говоря, космоплан приземлялся не как самолет, а как планер или парящая в воздухе огромная птица.
В расчетное время на старте появилось оранжевое облако, все ощутили тяжёлую дрожь земли, потом послышался грохот и гул могучих двигателей. Позднее местные жители рассказывали, что ощущали колебание поверхности земли за десятки километров от старта. Ракета с космопланом медленно оторвалась от стартового стола и почти сразу нырнула в низкую облачность. Больше с земли ничего не было видно. Через восемь минут поступило сообщение, что ракета завершила работу, и «Буран» начал свой первый самостоятельный полет в космосе.
Орбитальный корабль «Буран» провел два маневра, вышел на рабочую орбиту. В восемь часов двадцать минут последний раз включились маршевые двигатели. Он начал снижение. На высоте четырёх километров вышел на посадочную полосу. На сближение с ним вылетел самолет сопровождения - «МиГ-25». В девять часов двадцать четыре минуты, в расчетное время, «Буран» мягко коснулся взлетно-посадочной полосы и замер после короткого пробега. Целый и невредимый…
Всех охватил неописуемый восторг, присутствующие люди обнимались и не скрывали слез радости. Это была большая победа и общий праздник, испытатели говорили об открывшихся после этого возможностях в освоении космического пространства Солнечной системы и новых перспективных запусках. Давно ли говорили о Венере, как горячем мире с динозаврами или древней планете Марс с рукотворными каналами? Все верили, что теперь межпланетные полеты станут делом самой ближайшей перспективы. Многим хотелось оказаться свидетелями и участниками этих новых открытий.
В те годы советские люди еще пели песни о садах, которые будут цвести на Марсе, но на первый план уже выходили проблемы дезорганизованной экономики страны. Вместе с ними появились популярные частушки другого содержания:
В век космических открытий –
до звезды подать рукой
братцы, к звездам не спешите
ой, перспективы никакой…
Тема применения комплекса «Энергия-Буран» всё еще обсуждалась, составлялся план дальнейших летно-конструкторских испытаний с выведением на орбиту различных грузов специального назначения. Создание такой мощной ракеты, надолго опередило свое время. Масштабных задач для ее использования создано еще не было. Одновременно в стране развернулась активная дискуссия о целесообразности такой сложной и дорогостоящей ракетно-космической системы. Она была похожа на атаку, развернутую по всему фронту. Газета «Труд» в те дни писала: «Похоже, мы, наконец, всерьез начнем считать деньги. Отказались от баснословных затрат по переброске рек… сокращаем армию и вооружения. В этой связи, не пора ли сократить ассигнования на освоение космоса?» Тон этому всенародному обсуждению задавала газета «Правда», публиковавшая по этому поводу многочисленные гневные письма трудящихся. Организовать такое волеизъявление народа в стране умели давно. Ее активно поддержала молодежная газета «Комсомольская правда» в публикации: «Сколько стоит Буран?»
Следовало признать, что вывоз груза при помощи комплекса Энергия-«Буран» действительно оказался более затратным, чем у американцев. Не удалось сделать многоразовыми топливные ускорители, из-за размещения Байконура в казахстанской степи. Американский космоплан отстыковывал свои ускорители над океаном, что позволяло им мягко приводняться. При падении на твердую землю сделать такое было уже невозможно. Кроме этого вторая ступень вместе с топливными баками, двигателями, системами контроля и управления тоже утрачивалась после старта. Таким образом, у «Энергии-Буран» вовремя эксплуатации оказывалось слишком много одноразовых систем, что представлялось невыгодным в экономическом отношении.
За политическими потрясениями начала 90-х о «Буране» совсем забыли, а скоро и всю программу закрыли на неопределенное время. В последующее время вокруг «Бурана» произошла серия странных фатальных событий. Оказалась утраченной конструкторская информация об автоматической системе управления кораблем. Большинство документации было утеряно в 90-е годы по разным причинам. Вскоре после первого полета «челнока» одному из главных конструкторов системы пришла посылка, открыв которую, он погиб от взрыва. Таким образом, погибли и знания, на основе которых была создана уникальная система. Не смогли сохранить и водородные технологии ракеты-носителя «Энергия».
Венцом этих трагических событий стало обрушение крыши в монтажно-испытательном корпусе площадки 112 на Байконуре 12 мая 2002 года. В результате этого погибло восемь человек, а так же находившийся там исторический орбитальный корабль «Буран», который побывал в космосе и имел полностью обкатанную рабочую программу. Вместе с ним под обломками крыши погибла ракета «Энергия». Их остатки позднее растащили на сувениры или просто на металлолом. Говорят, что какие-то узлы были потом проданы Китаю. Всем этим событиям, похоже, способствовала чья-то расчетливая и злая воля…
У обоих крылатых героев, Икара и Бурана в жизни был только один полет. Дальше их судьбы сложились по-разному. Легендарный Икар стремился к Солнцу и героически погиб в полете. Буран умел летать хладнокровнее и был искуснее своего крылатого собрата. Он вернулся на землю со славой, чтобы потом погибнуть на земле самым нелепым образом.
Программа «Энергия-Буран» оказалась неподъемной для новой России. Утраченная в значительной степени технически, она стала невозможна для восстановления по широте своего размаха, силам и средствам. Мнения на этот счёт разделились. По мнению одних специалистов полет являлся фантастическим прорывом, похороненным под обломками советской империи, а другие считали выбранное направление запоздалым и тупиковым в развитии современной космонавтики.
На Байконуре, в мае 1994 года, газета «Космическая школа» опубликована шуточную сказку в стихах, посвященную «Энергии-Бурану». Этот образец народного творчества заканчивался следующими строками:
Вот уж 6 годков минуло,
СССР как ветром сдуло.
Испытатель видит сон:
Снова на площадке он…
Видит он пейзаж давнишний,
Там, за будкою гаишной,
Как посмотришь чуть левей,
МИК без окон, без дверей…
Там ни шороха, ни света…
(Голос слышится поэта):
«Спит в гробу твоя ракета».
Что же действительно осталось после этого славного полета? Один из уцелевших орбитальных кораблей «Буранов» был установлен на Пушкинской набережной Москва - реки в Центральном парке культуры и отдыха. В нем для посетителей организовали познавательный аттракцион. Другой, такой же моноплан, был продан музею техники в Шпайере (Германия). Он обошелся его хозяину Герману Лайру всего в десять миллионов евро. В музее Байконура сохранился еще один образец, который теперь находился в собственности Казахстана.
- Кто же там, наверху, решает за всех, жить нам или нет? Эй, люди!
- Может быть, оно так и надо... Кто знает...
На этом Николаю Баркову можно было закончить своё повествование об этом беспримерном полете, ставшем воплощением давней мечты человечества. Когда-нибудь и его непростую историю увидят изваянной в каррарском мраморе, как миф о славном мастере Дедале и его сыне Икаре. Только пока это представлялось ему маловероятным и очень отдаленным будущим…
На фото из интернета картина нидерландского художника Питера Брейгеля Старшего «Падение Икара», 1558 год