Тот чердак, пропахший серой и Эйнауди,
Где я хотел её поцеловать.
О, как мила и обьята многословьем
Одним лишь мною... но легла ты на покой.
Простит ли друг мой, собутыльник,
Мой твёрдый локоть на концертах,
Мой компас в увеселительных поездах,
Что я, чёртов Пушкина Дантес,
Вожделел губами касания лишь ручки!
Не более, клянусь я!
Но не посмел и сделать шагу...
Даже лестной речи не обмолвил.
Остался другом для обоих,
Но возрел в себе противника
Незрелых дум и отрицанья разума,
И не тронул тех прелестных красных половин,
Пылающих бредом, родивших пустословие, своими.
И жаль, и гордо мне за то!
Но смог-таки себе позволить
Лишь шёпотом в одежды прознести:
"Спокойной ночи...
И как прекрасны твои очи,
Что смотрят сквозь,
И тот чердак, где мы с тобою
Так мило беседу мяли ни о чём.
Украл твой разум хоть на миг,
И тем свой памятник воздвиг.
Когда б не вспомнил о тебе,
Всё вижу - я тот, что сердцем дышит,
А разумом отнюдь не обладает."