Зябнущий огонь

вячеслав пасенюк

З Я Б Н У Щ И Й   О Г О Н Ь

Перефразируя Симонова: “Чем длинней предисловие к смерти, тем обычнее к ней послесловие”.

“О, харакири варварская сущность:
гордыня, злоба, мужество и спесь…
Ну с чем я против них, убогий, сунусь -
нестрогий весь, перегоревший весь?”
Константин Левин

...зябнущие огни. Те, что повисли над нами, и те, что цветут на земле.
Каждый из нас несёт в себе свой зябнущий огонь.
Давно уже не добываем пламя трением,
но по-прежнему надеемся согреться возле искусственных жаровен.
Иногда это получается, и мы произносим слово - счастье.
Зябнущий огонь - это жизнь, которой хватает только на то, чтобы светиться.
Вымирающее племя читателей стихов! Тебе посвящена эта книга,
и все предыдущие, и немногие последующие…

Строить воздушные замки, лохматых ворон считать,
делать нелепые ставки, души ближних щипать.
Плакать необходимее, чем заедать слезу.
Пятна мои родимые вместо залога внесу.
Жить много необходимей, чем нежить в дому плодить -
опыт не дивный, а дымный в небе своём копить.
Спрашивать, сколько осталось, не зная, сколько прошло, -
это больше чем странность, это просто грешно.


часть первая: Amplius. Далее.

“Все они не были ни достаточно богатыми, ни достаточно бедными,
чтобы открыть единственно постоянное за земле - непостоянство”.
Генрих Бёлль.


*
Хата стояла криво, качнулась и стала косо,
но расстоянье до Рима по-прежнему под вопросом.
Сотня дорог возле - ни одна не ведёт туда.
Хата что баба с возу: куда такой в города?
Баб и возов легионы - Рим, как известно, один.
Отыграли своё гормоны, а всё-таки вдаль глядим.
Вэр видэ. Ут нора флорэт, ут олэт, ут нитида нитэт.
Никто нас теперь не поборет: с нами наш ангел-хранитель.
Это весна, и с нею мы сами опять весенни,
и не было неба яснее, и полнокровней посевов.
Сияние, благоухание: и слов-то таких чурался,
корытами да лоханями, не гребуя, пробавлялся.
А флора цветёт и пахнет действительно, не в пословице.
Кто возлежал во прахе, пусть вслушается и всмотрится.
Весенняя люминесценция - свечение без зазрения.
Дама великосветская - сирень что ни есть сиреневая.
Сирены, просто как барышни, по саду гуляют по вешнему:
наши души пропавшие на светлых ветвях развешивают.
Оживут ли и примутся? Ну ещё, ну разочек -
ради голого принципа: хоть в глазок, хоть в росточек!
Живы. Ут нота флорэт, ут олэт, ут нитида нитэт.
Зубы от свежести ломит: видящий вправду видит.


*
Синус-косинус, тангенс-котангенс,
а ещё был секанс-косеканс.
Ах, как весело произносилось,
пританцовывалось, каталось -
не мелось, не скреблось по сусекам.
Обносились и укатались:
где тот синус? и где тот тангенс?
Сикось-накось, и тянем-потянем
сон во сне и туман в тумане.
Пять десятков и шесть десятков
не понадобилась тригонометрия:
обошлись где ползком, где вприсядку -
и притёртая жизнь, и пригретая.
Меньше функций, нагляднее функции -
скоро станем считать по пальцам.
Дар угрюмый, способности куцые -
как же мы умудрились попасться?
Мысль подначивали тычками,
попастись пацанами мечтали, -
что ни складываем, ни вычитаем -
умножаем простор печали.
Но делить и делиться не стоит:
данный опыт напрасно добыт,
зря накоплен, впустую усвоен -
лучше б был он проигран и пропит.
Но по-доброму вспомним Алимпиеву,
нашу Розу, нашу Иосифовну:
муштровала нас не для вымпелов
в школьном времени - вечной осенью.
Навсегда воцарились в сознании
синус-косинус, тангенс, косеканс:
повторяю словечки сезамьи,
дометая, скребя по сусекам.


*
похаживаю пошучиваю головою тяжёлой покручиваю:
не она ли во всём виновата оттого-то и тяжеловата
чью-то голову отрезают преподносят на блюде:
не встречаются очи с глазами - сизый мозг тот же студень
чью-то голову отрезают но в стране безнадёжной
вряд ли это кого отрезвляет: отрезветь невозможно
а моя голова при мне - не в каких-то кустах
брюки держатся на ремне а пиджак - на плечах
кто покойник тот не гражданин: что ему наше “здравствуй”!
визу выдал бы консул один да надгробье не паспорт
доверяющий древним возам - в чём убогий твой вызов?
разве в том что ни разу не взял не использовал визу
и погрязший в иных временах оставался в пределах
где и воздух сомненьем пропах и трава поредела
курс валюты меняет казна подчиняясь капризу
кверху кверху дерзает страна а тебя тянет книзу
верный выжатым временам волочащимся сзади
что ты на ночь дружок принимал? чем спасаешься на день?


*
Под дождь выходишь, позабыв, что держишь
в руке набряклой дышащую чашку
с живым теплом заваренного чая:
не важен сорт - важнее процедура.
Дождь не смывает нас, но что-то в нас
смывает и, наверно, безвозвратно.
Чай быстро остывает: он разбавлен
неверной влагой с вянущих небес.
Лиловый плод безжалостно раздавлен,
обильно обозначен влажный срез.
Хлеб разрезаем - кровь не выступает:
должна бы выступить - ножи точили.
Порадуйся! Побудь сама собой
перед витком, как ни верти, последним -
тем странствием, хотя и кругосветным,
но без возврата в изначальный слой.
Разбиты будут наши отраженья
в незыблемой, казалось нам, воде:
ударят вёсла, изогнутся тени,
мир откачнётся и прильнёт к тебе.


*
Не взывай ни к душе, ни к уму - не крути, не качай головою:
если мстить, то себе самому
и злорадствовать - над собою.
Жизнь твоя - отрывной календарь: и накапливая теряешь.
Изработался инвентарь,
но - копаешь, копаешь, копаешь.
Нет сокровищ на острове, нет, -
дай земле отдохнуть, улежаться.
Закопай исторический бред, не оставь ни единого шанса.
Непрожитым сюжетам - каюк,
непробитые замыслы - к ногтю!
Очерти несмываемый круг: очи к небу и пальцы щепотью.
Здравствуй всё, что превыше меня,
я не верил и нынче не верю.
В пышных сумерках бедного дня начертаю на тощей фанере:
“Не взывай ни к душе, ни к уму, не крути, не качай головою:
если мстить, то себе самому
и злорадствовать - над собою”.


*
Шляпа, с точки зрения рогожи,
с той же точки зрения, пальто, -
я всегда был въедлив и дотошен.
Дождь меня дотошней, а зато
у него ни шляпы, ни пальта:
голота одна и босота.
Я сюда явился с барахолки,
где цветёт и пахнет барахло,
где не увядают балаболки,
взявшие за правило бабло.
Матерь божья, сколько барахла
сторона родная сберегла!
Вынесла, по полкам разложила:
мёртвое? живое? - не понять.
Ржавая державная машина
силится подцупить и подмять.
И скрипит народная мошна:
каждому и до смерти должна.
Выйдя из похабного подполья,
вся стихия жизни налицо:
как в неё ни загоняли колья,
как ни поливали говнецом, -
вся она - с конца и до конца -
словно только что из-под венца.


*
в тени базарного столба в асфальт затёрханный стопа
упрись другую подпирая
до края строчки подбирая
стопу где тощий шьётся ямб к полоске тени жмётся шкраб
пот неподдельный вытирая
лоб запотелый напрягая
лежит нетронутый товар - не прёт желаемый навар:
проходят мимо ускользая
чужие деньги жизнь чужая
ты скверный зритель: в ноги зришь на лица взглядывая лишь
а впрочем лица здесь вторичны -
первичны руки и наличны
припав к базарному столбу шепчу в размытую толпу:
“тянитесь трепетные пальцы
вступайте в медленные танцы -
деньги с деньго тоски с тоской меж рифмой женской и мужской”
застыв на самом интересном
я неразлучен с этим местом


*
налетело подхватило потащило -
не успею не сумею не смогу:
слишком много бытовщины матерщины
набралось на вороту и на веку
переливы перепевы перегрузы -
кто бы взялся все предметы нанизать?
слава богу есть предлоги и союзы:
можно что-нибудь и с чем-нибудь связать
пересмотры перебросы перескоки -
кто сменяет кирпичи на куличи?
все деревья - это чьи-то перископы
но никто не признаётся - чьи
все колодцы - приглядись - калейдоскопы:
кто их в недра точно руки запустил?
перекрёстки составляют гороскопы
для навечно заблудившихся светил
переводы переплёты переплата:
мощи жил суставы крыл хрящи ветрил
нас отыщет только тот кто перепрятал
переплюнул сам себя приговорил


*
Высока стеклянная стена
и не бьётся - что перед глазами,
что за переломленной спиной.
Будем за стеклянною стеной,
кое-как определяя сами
солнца ход и разворот земли.
К облаку пристала чья-то лодка,
в небе расплываются нули:
пальцами прищёлкни - выйдет фотка,
надпиши на память и вообще.
Обнажилось древо до чернухи,
ни в одном не зазвенело ухе,
чтоб забиться, не отыщешь щель.
Чья душа распята на ветвях
и подобна бутафорской туче?
Птицей хорошо, а рыбой - лучше:
не мешает собственный размах.
Ты вместился, всё твоё вместилось,
тает перекрёсток в жидкой мгле.
Хорошо, что сердце не разбилось:
напишу на нём, как на стекле.


*
не возить отрубей до скончания дней
не размачивать пыль словесами -
что-нибудь поновей для ушей для ноздрей
а глаза позаботятся сами
что-нибудь поновей или помудреней
чем набитая страхами флора
где над полупространством бесполых страстей
бродит бешеный запах фенола
что-нибудь посвежей может быть посветлей
чем бумага до грехопаденья -
вся из вязкого месива бывших ветвей
и корней потерявших значенье
что-нибудь чтобы жуть оседала как муть
между строк изначально растравных
чтобы в толще зелёной с утра не тонуть
и жуков не давить иностранных


*
лук репчатый гусь лапчатый
день меченый сплошь крапчатый -
кропит и крапает накрапывает:
кроткое краткое мильярднократное
мильярднослитное безмерно розное -
уже не стыдное поскольку позднее
что невесомее? невыносимее?
кем нарисовано дальнее синее?
слишком далёкое: нет не дотянется тело двуокое
с вами останется -
в дне меченом сплошь крапчатом
лук репчатый
гусь лапчатый


*
Воды, стало быть, вешние, облака - кучевые,
обстоятельства - внешние, а слова - ключевые.
Их ни мало, ни много - столько, сколько по силе
и жлобам, и убогим, и вельможным, и сирым.
Отдыхайте, валежники, мхи и просто лишайники! -
городские отшельники, даже если охальники,
не пойдут к вам в нахлебники, а тем боле - в напарники,
пробавляясь таблетками и вещами товарными.
Мы не ваши наследники, зверь и птица лесная, -
мы жильцы многолетние отставного трамвая.


*
А речь всё та же - о судьбе, противоборстве с сатаною.
Как слиться с жизнью остальною, когда не равен ты себе?
То было время куража, и зубоскальства, и запоя -
по маленькой и не дрожа: я знал, что делать мне с собою.
И в час безверия лихого, в обнимку с верою слепой,
когда с душой сжилась трахома, я знал, что делать мне с собой.
Побольше двигаться, побольше,
подольше дома не бывать,
почаще, думая о пользе,
её с поступком сочетать.
Поменьше царствовать, поменьше:
довольно внешней кабалы -
одна лишь малая промешка,
и не уйдёшь из-под полы.
На миллиметр всего, на градус верх одержавши над судьбой,
я знал, что делать мне с собой, потом она уж отыгралась:
пройдя меж волком и совой, промерив узенький фарватер,
живу у века на подхвате, - теперь что делать мне с собой?


*
можно дело замять да нечем его заменять
можно денег занять да лучше не занимать
трудно себя понять чем-нибудь надо занять:
если себя займёшь что-нибудь да поймёшь
как от глаголов скрыть то что вросло в глагол -
суть а вернее сыть: и этак и так раскол
а дальше идёт распыл глагол обретает плоть
тот кто себя раскрыл не спрашивай где ломоть
что делать - не твой вопрос
что сделал - не твой ответ
из всех возможных заноз рассчитываю на две:
о чём был мой первый сон? последний кому передам?
в какой-то из хромосом вращается мой радар
ну - считывай: время пошло недолог обратный отсчёт
основою став число повинную тоже сечёт
виноватая голова откатывается отслужив
дораспробована халва и досмакован инжир
не затмил и не озарил
“слышь - одолжи, мужик” -
переплачиваю за мир в котором не буду жить


*
Эй, передние, уснули? Остановку, чай, проспали:
“Виртуальные услуги с ритуальными крестами”.
Нереальная забота - до гранита с позолотой -
возле молокозавода, там пройти до поворота.
Что-то сложное варили в белом соке, в молочае.
Вот и те, что говорили, постепенно замолчали.
То, что киселём казалось, устоялось, затвердело.
Ничего не стоит жалость на просторах беспредела.
Венчики, венки, веночки - аккуратные заплатки.
Всё прошло без проволочки, просто мы сыграли в прятки.
Спрятанный укрыт надёжно - мы его искать не станем.
Он не виноват - мы тоже. Приплюсуем, пролистаем.
Нам в микрорайон Зелёный - в общем заданном порядке.
Дом стоит, в себя внедрённый: фолиант, а в нём закладки.
Нас по-прежнему мильоны. Ждёт напротив богадельня.
Нет любви неразделённой: как ни глянуть - беспредельна.


*
Не сорвёт отлётная пора брошенные в землю якоря.
На краю вселенского добра - ржавые каркасы октября.
Кто и с кем доигрывает прятки, на ветвях развешивает тряпки,
лоскуты разорванного дня выхватив из мёртвого огня?
Отступаем в заданном порядке, оставляя бедные оградки.
Дерево за деревом ржавеет: кто разумный, тот и разумеет.
Я менялся, сам себе равнялся, умалялся, но не унимался:
верил в прозу и в берёзу верил, умилялся, упираясь в берег.
В эту пору (как ты можешь, отче?!)
всё пространство голо и ранимо.
Краски резче, подоснова чётче.
Вестники опять промчались мимо.


*
В день любой, в день один из многих,
будто сбившись с пути-дороги,
мимо хаты пройти своей и всего, что накоплено в ней.
Мимо письменного стола,
где тоска в оборот брала,
мимо книжных упрямых полок - с голой кривдой и правдой голой.
Точно в кожу брони зашит,
так идя, как не хаживал сроду:
в голове то гудит, то шумит - ветер воет, текут ли воды?
Вольно катится голова,
а куда и сама не знает,
но сама по себе права, потому без меня гуляет.
Ну, катись, и гуляй, и живи -
хоть разок, хоть денёк до заката:
как ребёнок, гуди и шуми, ничего тебе больше не надо.


*
ни звука не прибавив к январю ни слова не пристроив к словарю
и с вами и с собою говорю сомненья пресекая на корню
для крайних снов и для последних дней
довольно сбережённых словарей
и веры нету для меня верней чем в книге кем-то собранных корней
вот тело язык и в нём душа
ша - говорю - ищи на букву “ша”
а если не найдёшь не верещи: на букву “ха” пока живой ищи
где жизни больше - за твоим окном?
а может, в провороте речевом?
чем смысл темней тем пласт его жирней
и даль наглядней и звезда видней
в какой из книг не прочь бы доживать чтобы хотя за это уважать
родимых тканей дышащий союз
где жизнь уже не более чем вкус
где страшен сахар но страшнее соль
где сто запретов - дозволений ноль
где скроллит кровь и злобно троллит тролль
а бабочки переродились в моль
в вечернем воздухе в азартные хлопки
насмешливо вникают потолки
в ладоши хлопать тихо ликовать что мало остаётся вековать?
в прах обратят подземные толчки
твоей судьбы невнятные значки
в какой из книг не страшно умирать -
терять себя и божий мир терять?


*
Тот, кто ищет житья поверней,
с мясом рвёт раздобревшие корни.
Мы с тобой не имеем корней - будем рвать постаревшие когти.
Тоже в землю вросли, как смогли,
зацепились за доблестный камень,
чтобы мы, взяв реванш, не слегли, распадаясь на пошлые ткани.
Нам безумства никто не подаст -
из себя извлекай, сатанея,
тошнотворную скрюченность паст и тупую любовь Водолея.
Маков цвет до конца изошёл,
не вернётся ни маком, ни таком.
Цвет сиреневый изощрён и, пожалуй, по-прежнему лаком
здесь ли, там ли, куда перейдём -
в предпоследнюю сборную осень,
из себя извлекая объём, чтоб рассыпаться, грянувши оземь.


*
Да, юность - страшная пора, великая до жути.
Это сейчас бредёшь с утра, а всё стоишь, по сути.
А в той поре любой пустяк, шаг влево или вправо -
и дело двинулось не так и вообще коряво.
И ты уже совсем не ты спустя лет тридцать с гаком,
и в небе мало высоты, и пьёшь, не морщась, с гадом.
А эта беглость пухлых рук, а эта наша юркость...
Когда звала на общий круг, куда глядела Юность?
И мы легко пускались в пляс, бросались хлёстким словом,
хотя прохватывало нас уже таким ознобом - - -


*
Теперь напрямую, без дураков.Трудно? А ты посмей.
Мир остался без облаков: сгинул трёхглавый змей.
Столько чистой голубизны! - взгляду не совладать.
Такие младенцам видятся сны - вечная благодать.
Шелест листвы и трепет травы, песок из ладони в ладонь.
Эй, не тревожь! Эй, не трави - о брошенном не долдонь!
Крона над крышей, из-за неё вынырнет воздухолёт:
гул осторожный, выдав своё, сам себя подберёт.
Кто улетал, от кого улетал - какая печаль тебе?
Вновь над тобою синий провал чище семи небес.
Знаешь: в минутах, тихих, как свет, лёгких, как девичья тень,
вечности больше, чем в тысяче лет, и смысла - на целый день.


*
  (на домашней выставке)
Растворились слова и окурки, -
как, по сути, безжалостна жалость...
Тем не менее эти фигурки уцелели, подзадержались.
Данный львёнок - жестокий китч:
прикоснись и, пожалуй, расслышишь
разудалый советский клич муэдзина с кремлёвской крыши.
А бесёнок, корчащий рожи
из литовской тмутаракани, -
он зачем в нашу тьму заброшен? Знаем сами, что мы - на грани.
И совёнок, глазеющий в оба,
не мудрее подённой мудрости.
Что ты знаешь о нас, Европа, одуревшая в сдобной круглости?
Наш кораблик, на два шпенька
наколотый, точно бабочка,
не отвалит от материка, и вовек не дождёмся подарочка.
Прекратим эпохальные жмурки -
насмехаться не стоит труда.
Приглядись и увидишь фигурки - нас, бредущих отсюда туда.


*
Похороненные сады похоронены не навсегда:
над следами взойдут следы и опять приведут сюда.
Сеновал вроде тесной галёрки, стынут тонкие томики лирики:
Фелерико - Гарсиа - Лорка,
Райнер - Мария - Рильке.
Перекличка имён-трёхстиший в поднебесной заветной нише.
Утро раннее - вечер поздний, не земной уже, а межзвёздный.
Что там на ухо шепчет сено? Я ломаю перо за пером.
Ходят звёзды взад и вперёд, отмеряя мои воскресения.
Салютуют сады залпами, благодать - эти сонные выбросы,
как бы женские жесты слабые, выразительные, как вырезы.
За чужими яблоками ходить - только сердце малое холодить:
ах ты, круглое и зелёное, словно бы на что обозлённое!
Словно бы случайно обожжённое, полноты изначально лишённое, -
как дождаться начала августа, чтоб в садах стало густо-нагусто.


*
Вокруг меня без злопыхательства
на стенах, полках и столешницах -
вещественные доказательства:
я был, я жил, пытался вмешиваться.
Салют, предметы и предметики!
Считать - не хватит арифметики
(учитывая стаж внимательно,
дойдём до высшей математики).
Салют, вещицы и безделицы, -
вы созданы для осязания:
вас убери - и мир разделится
на до и после обожания.
Приняв пред вами обязательства,
я вас перетворю в сказания:
прочь, равнодушное касательство, -
мне слишком мало созерцания!
Пусть никакие вы не редкости,
не достояния музейные, -
мы общей крови, общей древности:
беспомощные и мизерные.
Как хорошо, что вас не выкинул
за ненадёжность, за ненадобность,
но - как билет счастливый вытянул,
плевать, что после не заладилось.
Мы вместе молимся, и греемся,
и замерзаем в ночь беззвёздную:
аверс уже не прячет реверса -
суть подноготную, венозную.


*
Не звался поэтом и никогда не буду
уже, тем боле давно за сорок, и значит, срам
зваться поэтом, не предаваясь блуду,
не пропиваясь вдрызг и не куря фимиам
себе, единственному, не пачкая пеплом лист,
продолжая ступать на путь, который говнист
оказался; а я притязал на тернии,
но была изначально установка не та:
протекая в сухую воронку терминов,
на выходе не скапливался нектар;
пахло мёдом, и рот наполнялся слюною,
сладковатой от напряжённых надежд,
но всё моё, увы, оставалось со мною,
переполняя меня, как песком какой-нибудь Неджд;
рифмуя направо, а также налево, сбиваясь с ритма,
как в армии сбившись с ноги изатем семеня,
думал, смогу к судьбе подобраться скрытно -
должны же взойти разбросанные семена!
Но я разбросал их не там, не тогда, не такие,
и если б всходили, навряд ли и сам распознал,
поскольку всегда не хватало доверья к стихии -
остри не остри карандаш, кукуй не кукуй допоздна.


*
Какие ходят головастики, и каждый задом наперёд!
Кто понимает толк в фантастике,
тот десять жизней проживёт.
Я ль отвернулся от галактики, или она в загул ушла,
но с будущим мы не поладили -
фантастика мне не нужна.
Каких фантастов с прожектёрами мы повидали на веку!
И по реке времён с заторами
людей сплавляли на боку -
всё потому, что кверху лицами не умещались в берегах.
Стирались древки рукавицами
на государственных баграх...
Да, я мечтал, вовсю роскошествовал,
в дворцах грядущего живя,
но вот вокруг сплошные новшества,
а я застрял внутри ржавья.


*
брутто-нетто шито-крыто крепко взято круто врыто
от завета до навета - крупно снято и воспето
злая мантра потный будда правда-матка сальдо-бульдо
суть обета соль момента - смета света порнорента
что слежалось то сместилось: всё смешалось замесилось
время смеха - бездна китча: вплоть до эха смолкла притча
фрески сдвинуть для новинки не с кем сгинуть в поединке
нам претит и нас воротит дебет-кредит ропот пропит
бесконечные поминки: рвём и мечем половинки
от почина до кончины - цепь причины и кручины
смута сада кроны треплет топот дробот глушит трепет
двойники за двойниками - не вникая не вмыкая
свет над садом или бездной то есть смрадом если честно
вот он - с пеньем серафим: не успеем не узрим


*
на экране увидишь тех кого не встретишь на улице
ты похож на однихи других если дурень и если умница
помнить можно того с кем встречался и расставался
забывать - это дар и не каждому он достался
мир сравним так и этак с райским садом с казённым домом
с насыпною дорогой заполненной всяческим вздором
мы попутчики даже направляясь в разные стороны:
кем-то с целью неясной мы в единое целое собраны
даже если не ощущаем ни единства ни данного целого
мы собой воплощаем все оттенки великого серого
тех кто любит тебя нарисуй в виде ветра попутного:
кто-то должен трубить пусть трубят ради принципа дутого
те кому ты не люб дуют ветром в лицо задубелое:
разность встречных потоков измочалит сознание бедное
ты дойдёшь он дойдёт все дойдут до известных пределов
наконец-то прочтём анекдот целиком без пробелов


*
Ку-ку, мои замыслы, где вы и как вы?
Кому улыбнулись? На чём гробанулись?
Какие-то терры, какие-то аквы,
и вся неминучесть уходит в минулость.
Предки, и впрямь видя землю насквозь,
знали, где посадить, где посеять,
чтобы каждый росток, как гвоздь,
в срок пронизал упоённую землю.
Ау, мои радуги в семь переходов,
надеждой чреватых и просто брюхатых!
Застыну в густой череде доброхотов,
опять пропуская вперёд горлохватов.
Пьяных родителей скользкий азарт
в мире, пошитом по списанным выкройкам, -
всё отпечаталось в этих глазах,
жестах, походках, повадках и выкриках.
Стрельнет в голову: жизнь такова!
Но она такова, даже если не стрельнет.
Начинайся, слеза! Вот тебе рукава -
изливайся в любой, оба внемлют.
Больше некому: крячут, танцуют, поют
все, кого не затыркало и не зажало.
Время терпит, вселенские поршни снуют,
под могучим укропом укрылась держава. 


*
Невечный врач невечному больному
продлил размеченные дни.
Урвали час, и можно по-иному
взглянуть на зябкие огни.
Ползут всё те же пленные созвучья
из-под расслабленной руки.
Довлеет дневи наша должность сучья
взлетать с повергнутой строки.
Пришло тепло, и распрямилось тело,
вовне расправилась земля.
Сошла на нет излюбленная тема
насчёт добра в пределах зла.
Добро, добро! И верх, и низ не знают,
куда его девать,
и торопливо корешки вонзают,
и нам их не видать.
Идём, идём, ног под собой не слыша,
слепых не чувствуя камней,
равно как этих непрестанно свыше -
извне - скребущихся когтей…


*
Сколь ни тратили, не потратили: оказался бездонен карман.
Где-то в Питере, в самом кратере,
изощряется Гандельсман.
Нимфы старые, рифмы новые: вдоль рифмуется поперёк.
Вспорем норму иною нормою
и зашьём на недолгий срок.
Так мы лепим, и шьём, и здравствуем, и нахваливаем, и хулим -
страшно схожие, дико разные,
на хера нам тот серафим,
коль являются с неба ведущие с тем же ужасом на лице,
а под ними слова бегущие -
все подряд и привет в конце.
Всё подряд, невпопад и всмяточку, а привет - от кого кому?
Эта пляска - с носка на пяточку -
куму, хаму, хома-хому
посвящается. Мы стараемся. Укорить ли нас в том, что слов
никаких уже не чураемся,
никакие не западло?
Мир вам, взятые в долю вестники: в ваших сферах всегда ажур.
Но и нам, в наших шхерах девственных
иногда открывалась лазурь.


*
Обманут в сорок лет, как в самый первый раз,
но не впадаю в транс, хотя дела серьёзны…
А может, взять билет на тот ночной сеанс,
где ставят фильм для нас оставшиеся звёзды?
Могу подрисовать успех - мне удалось бы:
убрать угрюмый вид, заштриховать тоску -
и мой вопрос закрыт, а вы смеяться бросьте
и палец приставлять к озябшему виску.
Кому адресовать пугающие просьбы?
Обрыднул плоский быт, и я ему обрыд.
Обряды обрыдать, дать милосердью роздых,
прибрать побочный стыд - пускай не теребит.
Пора бы приступать, но кто кривые гвозди
всучить нам норовит и смотрит свысока?
Не надо приставать, совать пустые горсти -
и Киев говорит, и говорит Москва.
Нас трудно потерять - мы тут не ваши гости.
А пестрядь октября как никогда броска!
Пусть не дождусь свистка, пусть восковые грозди
касаются виска - мне двери отпирать.
Ворота отворять, впускать холодный воздух,
и снова - вот те раз! - не дожевать куска.
Продлён ночной сеанс: оставшиеся звёзды
поставят фильм без нас, слизнув росу с листка.


*
Долю взяв заведомо затратную,
громоздил пустоты - пуд на пуде.
Прислонившись ухом к радиатору, узнаю: тепла уже не будет.
Золото, что в юности швырялось
под ноги горстями тут и там,
обернулось мусором под старость и зашелестело по пятам.
Вот оно шуршит вполне наглядно, -
много ж я растратил, разбросал.
Возвращаться собирать - накладно,
проще - плакать, кланяясь слезам.
Я дрожу, я проглотил язык,
я сгорел, и ты со мной сгорела.
Кто-то смог, осилил и постиг, сделал дело, - видно в этом дело.
Посопи, поёрзай, пошурши,
о, соломенная наша совесть:
вдоль души и поперёк души излагая будничную повесть.
Вера лилипутов в Гулливера
или - Гулливера в лилипутов,
в общем-то, одна и та же вера: связывает всех, в себе запутав.


*
ночью правда всплывает нагая ночью роза совсем другая
ни при чём ни любовь ни разлука
в час судьбы и в стране ультразвука
ангел розовый бьёт крылом в воздух пахнущий недобром
а другим набирая азарт
разрезает чёртов асфальт
мир лежит на затёкшей спине
в кадиллаках - свинья на свинье
так и едут - огней не гася тех огней погасить нельзя
ты прохожий хвостом не крути рук не скрещивай на груди -
за каким тебя чёртом несёт
по клубящейся улице вброд?
афродиты твоей бедро на тебя налегло как бревно:
хрен ты выкроишь из ребра
даже с помощью топора
сколько в городе вбито столбов! и на каждом распята любовь
в ночь уходят столбы скрипя
оставляя тень за себя
 

часть вторая: Adhuc. Ещё.

“Будто снова я белая шхуна на зеркальном океане.
Будто все ответы держу в своей руке и мне только лень разжать её и прочесть”.
Л. Андреев.


*
После срыва, разрухи, краха прячу руки и голову прячу.
Земледелец, охотник, пряха - заклинаю, прошу удачи.
А она до кусочка разобрана, и запасы не возобновляемы
для неверующего, беспризорного единицами и нолями.
По клочкам разбросав названья, околичностей избегаю:
рукодельное мирозданье хоть на месяц назад сдвигаю.
Доли года, двенадцать полных - это вам не кофейная гуща:
круг преданий и смыслов голых - игровой механизм запущен.
Не длиннее и не короче по-иному запели ночи:
ясный просинец был бы вечен, да в затылок тычется сечен.
Упрощённое упрощая, в шелест дней себя превращая,
в календарь иной возвращаюсь, как в язычество обращаюсь.
Не спеша подгребает сухан: поделись-ка со мною,братан, -
что за праздники в березозоле? в кайнозое? в палеозое?
Замечательно строен, справен, - поменяйся со мною, травен!
Тут же кресень, он же изок - как везущий домой возок.
Набегающийдым кочевий - на лугах загулявший червен.
Разливай, не спи, виночерпий, - пылкий зарев и он же серпень.
Обливные ковши, кувшины: глина глине сродни издревле.
Нерушимая глушь крушины по окраинам жизни дремлет.
На руины заводит рюен, что там дальше - тоска и ругань?
Приукрашивать прекращаю, переспрашивать запрещаю.
Чуждый духу и слуху паздерник, а привычнее - листопад
байронически-пасмурно празднует, не пуская пойти наугад.
Груден труден, за ним - студенец, нерассасываемый леденец -
неразменного вместо рубля… Брякнешь - бля и ещё раз - бля.
Нам бы вынырнуть в жизни иной - мы выныриваем в такой же:
с глубиной над дурной головой, с ветерком по гусиной коже.


*
Вряд ли она заслужена, просто тебе досталась -
с миру по нитке старость от тех, кто не дожил до ужина.
Длинный - глядеть бессмысленно - стол, за которым просторно:
чинно и в целом пристойно,
хвойное слева, а справа - лиственное.
В голой просеке стол, накрытый для иссякающего поколения.
Это кто там сидит небритый в ожидании повеления?
С ним ли мы на заре решали и, решив, на глазах росли?
Уравнения уравняли, угрызения утрясли.
Как нас мало, а будет меньше - стол останется для иных.
Воздух взвешен, и взболтан, и смешан: мы разделим его на двоих.
И додышим, дослушаем гомон
слева - в хвойном, а справа - в лиственном,
и в пространстве доступном, единственном,
свет покатится снежным комом.


*
Разговор о смерти начат рано, нездоровый разговор:
слишком острая приправа, если поглядеть в упор.
Может быть, играл и забавлялся, роль чужую примерял?
На баклушах и балясах отрабатывал финал?
Не похоже: слишком часто, слишком пристально следил,
как рукаста и глазаста, как на всех хватает сил.
Никакого уговора! - тихой сапой и сплеча
подбирает без разбора пациента и врача.
Умозрительна, реальна, и банальна, и впервой…
Жить нормально - ненормально, а живёшь, пока живой.


*
Столько имел дурачеств! - ни одного не сберёг.
Хоть бы одно из качеств, схожее на порок.
Не в том ли провал, прореха, самый глухой просчёт? -
прожитое для смеха, не утихая, печёт.
Хватит, ей-богу, хватит ходить по чужим путям!
Сколько ни шарить в хате, найдёшь ли забытое там?
Кто не умеет плавать, тому далеко не заплыть,
как бы воду ни лапать, как бы небо ни крыть.
Слава всем, не добившимся славы, не забившим ничьих мозгов,
одноглавым орлам и двуглавым не вручившим своих голосов.
Не затмившим не то что свечки - даже тихого светляка,
предпочитавшим осечки выстрелам наверняка.
Даже малого места под солнцем не пытавшимся отстоять -
в безызвестности, в общем соусе согласившимся пропадать.


*
существо явилось к существу толковать увы о несущественном:
трудно не противясь естеству
вещь искать в пространстве невещественном
край стола ломает над газетой как над чёрною дырою гнёт
только мы не ощущаем этого: пониманью не настал черёд
потолков толковое молчанье реплики в упор глядящих ламп -
вот нетривиальное начало для набора тривиальных глав
кухонный заменим на кухонный - я тебя ещё не утомил?
а теперь и жажду и духовный голод помаленьку утолим
на догадки наползут оглядки речь преобразится в тёмный гул
двинемся в расстроенном порядке -
не в шелку зато и не в долгу


*
Я на краю да с краешку, здесь родины нема:
не собрана по камешку во глубине ума.
Мне, субчику-голубчику, за вредность не дано
в одну поверить улочку, хоть их полным-полно.
Поймёшь ли эту мистику на берегу реки?
Разинув рот на истину, гуляешь вдоль строки.
Но, взяв тоску за правило, где исключений нет,
вновь не находишь крайнего по тысяче примет.
Зато встречаешь кровного по духу, по вранью -
до самого подробного, где впору воробью.
Весь до копейки вычислен наш маленький астрал:
снуём, толчёмся, тычемся на шляхе вглубь костра.


*
Не за что держаться, но держусь. Может быть, за воздух?
В нём такая старческая грусть, в нём такая поздность.
Выйду из потёмок, свет зажгу - всё равно потёмки.
По мозгам хрустящим - по снежку - свежие потёки.
Кто прошёл и дико наследил, небо озирая?
Горний свет его не ослепил - скука неземная.
Посвятил ли он себя труду, вскрыл ли сдуру вену?
Бился ли по сорок раз на дню головой об стену?
Не узнать: костей не перебрать и не счесть подлогов.
Братия шумит, шалеет рать: время эпилогов.


*
Все умерли - никто не умирал. Сначала осень блещет позолотой,
потом железом лат гремит финал
и сводит рот мертвящею зевотой.
Тянись, повествованья нить,
стремись хоть что-нибудь увековечить.
С волками жить - по-волчьи выть, с людьми - по-человечьи.
Несёт себя планета-бомба, луна болтается как пломба.
У человечества заскоки: что нынче вынесет за скобки?
Не жду чудес от воскресенья, ненарушаем паритет:
есть средство против полысенья, а против отупенья - нет.
Где у эпохи прерыватель из нераскрывшихся ручонок?
Страна парит, как птеродактиль или ощипанный курчонок.
Изображение нечётко, звук растворяется в кровях.
Кленовый лист, как собачонка, дождём и нежностью пропах.
У человечества заскоки:


*
Мир вам, убывающие вести, неблагие, взятые с земли.
Мне под сто, а вам, поди, за двести -
на одной мякине развели:
на такой пустышке подловили, заманили, бросили в степи,
где длиннее мили полумили -
путь вдоль неба, словно вдоль стены.
Сколько в старческой ночи гранита!
В чёртову печаль уводит мост, -
сколько было под мостом зарыто
набежавших близоруких звёзд…
Неопределённый жест подростка старичку, пожалуй, не к лицу,
сигаретка или папироска более пристала бы юнцу.
Вот сорвётся и покатит мимо, нет, не голубой - синюшный шар.
Милое окажется не мило, зазмеит в извилинах угар.
Что там было? Как ходила фишка?
Тот - тихоня, этот - бедокур, -
всем теперь довечная отдышка, всем теперь бессрочный перекур.


*
Окликнули? Нет. Снова почудилось, некому окликать.
Одичал огород, но упрямое чучело упирается в облака.
Кто-то со мною стоит у забора, сложенного из костей,
взятых подряд - как легли, без разбора:
у животных, у птиц, у людей.
Кто там сидит, от меня отвернувшись, на догнивающем пне,
словно следит, подгоняя: ну же, ещё успеваем вполне!..
Этот цветок - я не помню названья - после меня расцветёт?
Вместе с последним моментом познанья
сковырну, довершая расчёт
или - оставлю: пусть что-нибудь будет
лишнее, но с душой, переходящей от тех, кто губит,
к тем, кто всего лишён.


*
Люди дела затевают дело, люди воли напрягают волю.
Снова мысли тёмные на белом - это нечто вроде алкоголя.
Если б видеть, как сочится время
в наш коленопреклонённый час! -
доморощенной молитвы ретро в самый раз
и словно в первый раз.
Вот оно, мировоззренье птичье:
в землю - лбом и в небо - тоже лбом.
Дорожа остатками обличья, что-нибудь сберечь бы на потом.
Есть своё изящество в запое - раствориться в бедной голове.
Схожа с самомнением слепого отрешённость выморочных вер.
Ночь необитаемого гроба: кто в неё рассветный луч вонзит?
Голос вопиющего народа над пустыней каменной висит.
Тёмные штандарты ровно дышат,
из реляций выстелены штольни.
Лавры отделили победивших,
звёзды и кресты - непобеждённых.


*
Никому не переходя дорогу
(переедут, да вдруг не спасут?),
графоманствуем понемногу -
в этом наши и сущность, и суть.

К сожалению или к счастью
(сколько вводных слов ни вводи),
для себя остаёшься снастью:
пойман, заперт в своей груди.

И когда разрывается сердце
(а у многих оно разрывается),
открывается тихая дверца -
тайна вся, до конца, раскрывается.

Закономерности сплошь темны,
хоть и не темнее январской ночи,
когда выпрашиваешь: “Оттяни
развязку - пусть мы ещё потопчем

поле строфы и поле травы,
пусть хоть что-то определим мы сами".
Да останется ищущая нашей головы
смерть лишь тенью перед глазами.


*
спят сябры и спят кроты спят микробы ум да разум
спи поэт поскольку ты должен спать…
не спит! - зараза
продолжая уповать на бессонницу-батрачку
он давно сменил кровать на классическую тачку
Павич с ним обговорил трепетание заката:
правду молвил богомил -
наши души языкаты
алгеброй себя донять геометрией поверить
семь языков понимать -
на восьмом стихи похерить
уходи поэт на волю - там у пригородных касс
ворот куртки к алкоголю
прикасается сейчас
на вокзале ночь живёт из ладоней воду пьёт
сны блуждают: в них вороны
делят с рифмами перроны


*
Думать не о чем, делать нечего: ни мечтаний, ни настроений.
Ночь отпущена - утро встречено.
Звёзды вышли, и кончились тернии.
Всё своё до копейки изучено: есть ответ и дано толкование
каждой трещинке, всякому случаю,
и вопросы известны заранее.
Чем набиты любимые ящики? Прошлым снегом, осенним мусором.
С полу поднято, в дом натащено
много грустного, грешного, гнусного.
Вот они, мои драгоценности, нерастраченные сокровища:
ум в сохранности, тело в целости,
кровь споткнётся - продолжит сукровица.
Ни солидное, ни вальяжное - до чего же житьё налажено:
от бесстыдного до противного -
и партийного, и беспартийного.
Не цыганская и не ханская - жизнь керамская, мелкая, хамская:
нет ни планов, ни поползновений -
серый пламень и серый гений.


*
В каком мы дальнем странствии!.. Взгляни-как на ладонь:
скрестились беспристрастные болезнь - судьба - огонь.
Как будто извиваемся, под сапогом паря
из самой чёрной зависти, из кожи упыря.
В отстойник низвергается молочная река,
над нею месяц мается с обличьем дурака.
Кричат истошно кочеты - им клювы не зажать.
И до чего ж не хочется дракона ублажать.
Чужого или нашего - попробуй сковырни.
Ах, жизнь, разлука, скважина,
хоть что-нибудь верни -
вдоль тишины бредущему в даль канувших времён,
уже не берегущему ни званий, ни имён.


*
Грядущий день, грядущий год, чего тебе неймётся?
Зачем раскачиваешь плод, который не даётся?
Зачем приводишь тех, кого я не могу узнать, -
так можно в зеркале кривом пытать кривую гладь.
Грядущий дождь, грядущий снег заденет не меня,
и ничего не дастся сверх положенного дня.
Грядущий год, грядущий век - там нет моих шагов,
разбитых вдребезги телег, рассыпанных возов.
Из недоехавших колёс,
недоразвеянной соломы
я выстроил себе курьёз
на курьих ножках и всерьёз
оплотом числю, сенью, домом.


*
Техника гадания по именам себя не оправдала.
Правила движения по временам начинаю писать сначала.
Осень кончается - мне же взбрело просить у весны совета.
Кой толк опять погружаться в пролог за день до конца света?
Нет амулета - таскай брелок! Никогда не имел брелоков:
брал союз, или брал предлог, и частиц у меня премного.
Как нечего трудяге терять, кроме своих цепей,
так нечего у меня отнять, кроме моих речей.
Срок отбывания нахожу в любой из словарных статей.
Книга печёт, но я погожу, когда припечёт сильней.


*
ни парнишки с деньгами в лапищах
ни обабившиеся девчонки
ни училища ни жилища
ни усохшие в скверах лавчонки
не припомнят меня залётного
моего удальства стихоплётного -
лишь пылинки в угрюмой пылище
что скопилась за вечность с лишним
что-то знают но вряд ли вникали
и никто нам сказать не сможет:
там тебя не осталось ни капли
и меня не осталось ни крошки
были буквы - ползут букашки
были нервы - шалят нервишки
мы собрали былые замашки
положили их на сберкнижки
там где пастбища тычутся в кладбища
где дороги только недальние
где от дел отрывают товарища -
ненадолго - дела летальные


*
оттрубил отгорнил отгорланил
сдунул скобки и вырвал кавычки
расхватал рассовал по карманам скорлупу и горелые спички
закорючки на узких листочках
ради вас на карачках исползал
уйму пядей юго-восточных - редко с пользой а чаще без пользы
этих смутных письмён этих скудных
оснований для сиюминутных
удовольствий хватило с лихвою для занудных побед над собою
я себя победил загоняя
в угол между хореем и ямбом
радость рьяностью заменяя угорая под чёртовой лампой
я себя одолел загоняя
в угол между землёю и небом:
пальцы левой руки загиная подсчитал где сходился с ответом


*
Долю свою из общей судьбы
вырезать, как из арбуза скибку,
не получается - подсоби,
коленом прижми, заикнись про скидку.
Вдруг просто так, ни за что дозволят
изведать вкус, ощутить букет
именно своей, а не чьей-то доли,
и - будь что будет, и всем привет.
Чувствую: не своё занимал
место, одежду носил как чужую,
точно кого-то всегда заменял,
сам состоя одесную, ошую.
Впрочем, уже и не важно, в каком
пункте должен был находиться,
кем и кому приходиться, - в ком
смёрзлись возможности, стёрлись границы.
Это и названо так - сам не свой,
потому и не выйдет само собою.
Каждый должен, пока живой,
соотноситься с личной судьбою.
Не обездолен, но и не в доле,
и не беспутен, а нет пути,
и недоволен, а вроде доволен,
и не пропал, а вот не-ту-ти.


*
вороны разорались - что у них?
должно быть чьи-то именины...
я бы хотел вернуться в день рожденья
и кое-что по сути поменять
где трёхколёсный мой велосипед
затем преображённый в двухколёсный?
какой-то квакин жуткий хулиган
на нём умчался прочь вихляя задом
а саночки салазочки мои -
с верёвкой перехваченной узлами?
их съела ржа рассыпались давно:
труха трухой сама идея санок
да и куда хотел бы я вернуться?
свод обвалился дом ушёл под землю
всего две книжки сиротливо мокнут:
из каждой кто-то вырвал по странице -
там было про моё и про меня
гляди: история… а посреди двора
учебник географии всемирной:
сыр-бор чужих материков и странствий


*
Жили и ждали дождя, как набега:
белый на чёрном и чёрный на белом,
он рассыпался - крупа не крупа,
тысяча глаз принимает трава.
Медленны струи, напев иностранен,
жарко нашёптывает херувим.
Не говори: ход времён неисправен,
будет вернее - он неисправим.
Мелочи ссорили - клады мирили,
мел объяснялся асфальту в любви.
Эти слова прежде были моими,
я не цепляюсь: отныне - твои.
Детство: берёзы, подросшие за ночь,
грозы-угрозы, упавшие навзничь…
Нет, пересказывать детство не станем, -
дальше листаем, быстрее листаем.
И переписывать юность не надо,
и перешёптывать зрелость не стоит.
Нахохотались уже до упада, -
истины есть, только кто их усвоит?
Тридцать три года, тридцать три года -
тридцать три медленных оборота.
Тридцать четвёртый ушёл и пропал:
где-нибудь к небу, наверно, припал.
 

*
Зря побили поэта Ивана: он не стоил того.
У него есть оплот и нирвана, - вы побили, друзья, не того.
Вам ещё поискать бы, полазить:
много есть подоступней средь нас.
А Ивана уже не сглазить: для него не придуман сглаз.
Тот, побитый, был просто похожий: среди нас непохожих нет, -
есть получше, и есть поплоше, но не в этом предмет
нашей речи, и чистых касаний, и нечистых - по сути - дел.
Мы герои своих сказаний, обжигатели антител.
Одуряющий нюхая хаос, повседневный вдыхая хаос,
мы не верим уже в сохранность наших чёрных и белых полос.
Улетают белые птицы, далеко улетают без нас.
А у чёрных в глазах двоится, и они не спускают глаз:
стерегут, чтобы мы не смылись, не оставили их одних.
Солнце сходит в промозглую сырость -
в свет, простёртый от сих до сих.


часть третья: Iterum. Опять.

“Если мы знаем слово землероб, нам несложно создать слово времяпахарь,
то есть назвать людей, возделывающих своё время, как земледелец - почву”.
Велимир Хлебников.


*
Как боялся я проморгать время радости, время подъёма:
сладко было опровергать, что в дому и солома едома.
Что за небо без журавля? Что за луг без травы и покоса?..
Но незыблемо царство рубля, государство надёжного спроса.
Исходя из условий игры, я заранее знал: проиграю.
С тем, что вынес из детской поры, прохожу по обжитому краю.
Путь и долог, да недалёк: где исток, там впадение смысла,
а летевший и певший поток примерещился или приснился.
Брызг трепещущая кисея: что-то вроде красивой придумки.
Не для вас во пиру толчея, - брысь под лавку, смешные придурки.


*
почерпнуто из мутного источника (другого нету не нашлось)
подснежное промозглое истошное наматывается на ось -
взамен дорог и новых мест иных времён и впечатлений…
я вновь проваливаю тест не вырвавшись из сочленений
не рулевое колесо - вращаю циферблат старинный:
постёрлись цифры механизм часов загадочен как субмарины
какая тёмная вода! - февраль поплыл и уплывает:
ему должно быть цель видна а наша ясность убывает
про наш с тобою материк молчит учебник географии
случайный ветер материт не разобравшись в безобразии
отъят от мира угловой наш дом почти воображаем:
стуча о стену головой мы никому не помешаем
 

*
зябнущие огни
кто нам сказал что от них
зависим и зависаем?
нет мы их как раз и спасаем:
даём свои имена
клянём во все времена
чувствуем ими клянясь
зависимость или связь
только наш тёплый взгляд
не возвращённый назад
удерживает вблизи
зябнущие огни


*
всю жизнь он ел со сковородки приткнувшись туловом к плите:
следы яйца на подбородке скороговорки в тесноте
мгновенья эти посерёдке всегда последних новостей -
такие временные сплотки из неподогнанных частей
пол-огурца и полселёдки хватаемые скучным ртом
меланхолические сводки газета вставшая горбом
разряд людей из властной серы: полужильцов-полугостей
неистребимый запах серы и треск ломаемых костей
мир вдвинулся в пределы кухни как айсберг в лоно корабля
вдвигается - бухой опухлый: доплыли! там - на дне - земля


*
Небо точно закалымило: с головой ушло в загул -
прямо над мостом Калиновым, к тёмным замыслам впритул.
Встреча у реки Смородины так и не произошла:
разбежались земноводные, и у нас нашлись дела.
Эк оно заматерело, рядом с матерными встав,
слово “польза”: польза дела, польза тела, польза трав.
Польза свежих впечатлений, упражнений поутру,
обмозгованных решений и “пойду перекурю”.
Польза вырученной суммы, сэкономленной в резерв, -
в кулаке зажаты сутки, чтоб не мчались, оборзев.
Польза выжатых сцеплений и нажатых тормозов,
заготовленных солений, неколеблемых основ.
Встреча у реки Смородины так и не произошла:
разбежались земноводные, и у нас нашлись дела.
Заклинателей заклинило, словом слово замело:
ни короткого, ни длинного, ни во благо, ни во зло.


*
Птица создана для полёта, а полёт - для чего?
Мне привычнее вполоборота, чтоб не слишком черно.
Я, наверное, был независим, да забылось, когда
выходил по ночам на карнизы, пробовал провода.
И ни разу, заметьте, ни разу не сорвался, пока
не привык договаривать фразу всю - из черновика.
Неумеющий уживаться с каждой из шестерён,
неумеющий наслаждаться должен быть посрамлён.
Ум сменил, добираю одёжку. Ты - спроси, я - скажу:
зажигаю за плошкою плошку и в подвалы схожу.
Здесь, цитируя и повторяясь: что сочту, то и в счёт, -
я к белёной стене прислоняюсь, стихолюбец и жмот.


*
Земля, наверное, кругла, - читал об этом, но не видел.
А вот что вижу из угла, в котором мой удел и выдел:
земля из множества углов, и в каждом кто-нибудь, но дышит.
Чихнёшь и слышишь: “Будь здоров…” - так тихо, не иначе - свыше.
Ты остроумен? Марш в тупой. Тупица? Значит, в остром будешь:
во здравье и за упокой тяни своё, пока не плюнешь.
А тот, кто в угол не попал, ах, сколько, сколько он утратил!
Над ним - прогал, под ним - провал, и чёрт с тобой, и бога ради.
А нам, ей-богу, хорошо: течёт помалу день всегдашний,
перегрызаешь корешок и ни хера уже не страшно.


*
/царь букв: на прочтение “Улисса”/

никакого параллакса: Джойс -себе а я - себе
подзабытым словом  “клякса”  обозначен край небес
натекла скопилась туча как на кончике пера
подступила неминуче вся прошедшая мура
Блум уснул Блумиха встала Стивен всё ещё бредёт
спермы и кровей и кала и слюны невпроворот
сколько букв! ума не хватит а про сердце умолчу
как он пыл безмерно тратит - на мученья и мочу!
это не постройка храма а - рытьё как всеприём
о Джеймс-базиликограммат! тяжко подданство твоё


*
Головы кладущим за идею не на что их больше положить.
Ничего другого не имея, можно с камнем за душой кружить.
Пепел неизменен, постоянны брошенные в вышине огни.
Отступают мятные туманы, долгой нежностью насытив дни.
Кто-то умирал, а не хотелось: неподвижная рука рвалась
отогнать пасущихся по телу, но былая иссякала власть.
А за лесом кто-нибудь родился: криком поднебесье полоснул,
видно, не хотел, а появился, покричал немного и - уснул.
Человек прибился к человеку: вместе будут подбирать ключи.
Не за что карать кривую реку, птицу в небе, дерево в ночи.


*
в смутной прозе Сигизмунда Кржижановского обжился
расчленённая секунда -
я сберечь её божился
средоточие неволи - сновидения ленивы:
здесь закрою окна боли
здесь домучатся былины
с самого начала месяца человек забыться хочет:
стены отрешённо светятся -
свет находит и щекочет
медсестринство и медбратство - кто кого перевирает?
время трётся о пространство:
что на что перетирает?
преодолевая ткани прорезиненные руки
беспрепятственно вникают
в огнедышащие муки...
уподобясь командору гулкой поступью махины
ну - вперёд по коридору
позабыв отдать бахилы
в чём-то схожая с темницей - не безделица не прихоть -
глухо высится больница
открывая в землю выход


*
нас в палате трое : третий - рак
он не то что в сказке - не дурак
раковые шейки - вас тут нет:
роковой наметился момент
рачьи подбираются клешни:
лишнее - отбрось своим - рискни
что тут было лишним - дай понять:
жизнь - сложить а что потом отнять?
вычтется зачтётся - точно срок
спрячется прочтётся между строк
...спи сурок а ты дурак дури!
посреди немыслимой дыры
мы ещё дурим ещё поём:
нас не трое - мы с тобой вдвоём


*
Квод фэликс фаустумквэ сит, -
в добрый час, то есть в самый раз:
страх прошёл, отпускает стыд,
мелкий форс покрывает фарс.
Доморощенная латынь
словно медь или, скажем, латунь:
изречений, как водки, глотни, -
может, смилуется, колотун.
Этой тягой к невнятным словам,
инородным, а всё же родным,
я б охотно язык сломал -
мёртвым звукам дыханье продлил.
В речь чужую войти и жить -
новым телом, иной душой:
по-другому и петь, и пить,
из правши стать, к примеру, левшой.
В добрый час, то есть в самый раз:
квод фэликс фаустумквэ сит, -
мелкий форс покрывает фарс,
страх прошёл, отпускает стыд.
Это будет такая пора,
бесконечный такой перрон,
что уйдёшь не спросясь со двора,
головою ныряя в пролом.


*
Просто пусто. И просто, и пусто.
Интонация конца предложения.
Не получается откусывать с хрустом
от вкусного яблока с продолжением.
А где-то густо, ужасно густо
разных людей и народов целых.
Как называется это чувство,
когда глядишь на себя со сцены?
Если б театр, если б взаправду
мы были актёры и корчили рожи,
нам били б в ладоши - согласно обряду -
партер, бельэтаж и почётные ложи.
И - поменялись, присели в поклоне,
вас пропуская, себя пропуская:
не обвиняя - огульно - в подлоге,
не попрекая - взаимно - кусками.
Тихо, и чинно, и пусто, и просто -
сделано дело, теперь погулять бы…
Уровень глупой иглы и напёрстка,
нитки, вдеваемой прямо в проклятье.


*
перестали сниться книги и газеты
грустные читальни узкие столы -
снятся без конца тёплые клозеты
зимние бахилы крупные узлы
долго я сидел глядя на дорожку
годы протекли и века прошли
думал - это так думал - понарошку:
чтобы не пекло здесь и здесь прижми
и переставало отпускало вроде
можно встать и выйти: есть ещё места
где при ясном свете при честном народе
можно сходу врезать с чистого листа…
было-перебыло ныло-переныло
пало-перепало с вечера деньжат
а теперь догуливай и без перерыва:
ноги - чудо! - держат
руки - не дрожат


*
       /стране/
Куда плывёшь? К какому счастью? Куда мы все плывём с тобою?
Скрипят натруженные снасти,
вскрывая небо голубое.
Суть человеческой породы - заполнить корпуса пустые.
Все вещества твоей работы -
плоды тяжёлой индустрии.
И мастера, и подмастерья из камня извлекают соки.
Побив наукой суеверья,
мы сами насаждаем сроки.
Прошли десятки поколений по грани допусков и рисков.
Набор лихих десятилетий
как девять легендарных дисков.
Кривой Торец ещё петляет: вода, едучая, как хлорка,
неудержимо подступает
под сердце дикого Нью-Йорка.
Степная весь, народов зыбка, тебя раскачивает ветер:
он полотно немого свитка
набрызгом крови переметил.
Как будто не кончалась рубка, времён и вер слепая сшибка, -
кипит ядро, идёт раскрутка,
трещит свинцовая обшивка.


*
Тикает в глубине квартиры, как в глубине земли,
совсем небольшая штучка - зачем мы её завели?
Невинная штучка-дрючка, не то что у деда-прадеда
с такой допотопной кукушкой из тёмного мини-кратера.
Считает копейки времени, складывает в рубли,
в череве или в черепе, как в глубине земли.
Нас много, мы давим массой, а штучке всё нипочём:
колдует над древнею кассой, стоит у всех за плечом.
Зверь бытия, зверушка, фортуна, дурацкий рок, -
действует, как крупорушка, кто бы подумать мог.
О, как мы взялись выписывать, додумавшись невзначай,
что можно время нанизывать, - кричали ура и банзай!
И вот не кричим, не хлопаем, не кормим из губ пузыри -
голой рукой циклоповой нанизывай нас, бери.


*
Стала тень под тополями сенью,
светлый пух, как серый прах, смели.
Там, где ляжем, пополняя землю,
будет центр и даже пуп земли.
Рядовым ли, царственной особой,
под гранит ли, просто под траву:
знали совы, предвещали совы -
мы не слушали, ведя канву.
Вот она - где инеем, где сажей,
где мелком, где пальцем по воде:
день прослежен, механизм налажен,
бес в ребре и соль на бороде.
Странно знать, ещё страннее помнить,
что гуляли, головы задрав,
словно отломив от солнца ломти,
локти ни разочка не кусав.
И, ей-богу, как бы понарошку
(что беда - в такие-то года?)
мы друзьям бросали на дорожку:
“До свиданья, друг мой, до свида…” 
Нам читать отсюда и дотуда,
от стыда держаться до стыда.
После нас останется посуда,
что-то из одежды и слова.
Все - чужие, своего в них только
горькое желание сказать.
Рвутся связи, где ни тронешь - тонко:
можно связывать - связать нельзя.


*
Кладбище живописи миновали,
кладбище прозы - по левую руку.
Сколько площади разлиновали
под продувную посмертную муку!
Вот проходим кладбищем слухов,
кладбищем песен и гимнов державных:
сколько венков! - точно высохших духов,
скромно шуршащих на венчиках ржавых.
Заросли туи и глупой сирени…
Вот для поэм опочивших некрополь,
рядом погост - для элегий смиренных, -
трудно пройти, чтоб не охнув, не дрогнув.
Где же тут мы? Где тут наше родное?
Сердце - кусками, а тексты - пластами:
немолодое, худое, рябое
только под нашими жило перстами.
Вот он, родимый всеобщий могильник:
в вечной траве утонула стихира.
Вместо надгробья - заглохший мобильник,
мёртвый ноутбук, бездыханная лира.


*
Пролетает время, пролетает…
Не поспоришь с этим детским охом!
Знать бы нам того, кто наблюдает
нетрепещущим змеиным оком.
Ты к нему привык и затрепещешь,
на себе не ощутив вниманья,
потому что все на свете вещи
не заменят знаков мирозданья.
Вспомни детство и хотя бы свистни,
а не то, ей-богу, захлестнёт.
Я не понимаю этой жизни,
да и жизнь меня не признаёт.
Собственной наелись головизны,
бред преодолеть пытались вброд.
Не сбылось пожить при коммунизме, -
где ты, где, советский мой народ?
Из каких походов не вернулся?
На какие стройки укатил?
С кровным красным цветом разминулся,
ход своих историй прекратил.
Развезло не значит повезло,
повело не значит повезло, -
крутится впустую колесо,
веется живое толокно.


*
Город - кадры из тысячи серий:
кем-то склеено, пущено в ход.
И блуждают в разомкнутой сфере
смех взахлёб, слёзы тоже взахлёб.
Перебито, но не перекрыто
поворотами, сшибкой углов.
Уточняет разрытый рынок
расписание поездов.
Сколько глаз на квадратном метре?
Сколько губ на воздушный куб?
Переломаны рёбра у ветра,
и не вырвется степь из-под клумб.
Кровь слепая в потёмках гуляет:
ей не светит наружу, на свет
изойти, в переулках виляя,
бросить под ноги липкий букет.
Наши камни не первые камни:
те, что позже придут, не поймут,
из какой выдавалось пекарни
хохотавшим и плакавшим тут.
Ты, шуршащая кинокольцовка,
дай мне где-нибудь в гуще, в толпе
неуклюже, топорно, неловко
прикоснуться, прижаться к тебе.
Нечерствеющим хлебом насытясь,
нержавеющим словом давясь,
я пройду, как сквозь сито, сквозь синтез,
и вступлю в незаконную связь.


*
Как ломают устои? Нормально ломают:
век стояли, держали, в коленях не слабли,
а теперь их весёлые парни долбают -
их опять на великое дело позвали.
Эти парни выносят любое давленье -
волоченье, прокаливанье, прокатку:
наша косточка, нашей породы явленье -
хоть вьюном, хоть столбом, хоть, опять же, вприсядку.
Для чего это солнце? Чтоб длилось дробленье
неподъёмных вещей удалыми ломами.
Для чего это небо? Чтоб вершилось глупленье:
шухарными делами над слепыми словами.
Как ломают устои? Да обычно ломают,
так оркестр похоронный на свадьбах лабает.
Доломают поштучно, а после глобально.
Дело это простое, проще вряд ли бывает.


*
наступила пора-отрава настала и для меня:
не прочапала мимо шалава - застукала среди дня
ну - бесись измывайся делай что задумала: ты права!
жизнь расходится с пошлым телом и не держится голова
обратились лечебные травы в нечто вроде корявых мощей
возрастают на сердце затраты и печальное всё смешней
только так только так только так -
бег по кругу и вдоль и напротив:
не померкнет вселенский бардак -
рай для выродков и для юродивых
душный космос давно онемел а ещё перед этим оглохнул
сам себя пожирает предел упакованный в пластик эпохи
намололи дешёвого мела накрутили большой головой
и земля как телега летела - прямо с мельницы прямо домой
что довезено то довезли что рассыпано - не собирать же!
горстку праха на память возьми
но уже не чураясь как раньше


*
Перебежал, перелетел, перемахнул,
по сучьям, листьям, дням и встречам полохнул,
и никогда, и ни за что, и никому
уже ни слова, ни словечка не верну.
Перегорело и уже не прорастёт,
ни огорчений, ни любви не принесёт.
Ты скажешь - жаль, и я согласен - жаль,
что пыль всё гуще покрывает даль.
Но пыль не быль: в ней не застрянет моль.
Голь перекатная? Изволь, пусть голь,
зато катись, нигде не застревай:
ты ветер в поле - что тебе трамвай!
Тебя никто не кинется искать -
не в этом ли, по сути, благодать?
Но ты перебиваешь образ мысли
и с головой уходишь в образ жизни.
Не в том ли ужас прожитого дня,
что не было ни дыма, ни огня?
Не ахнешь и не всхлипнешь, не найдя
гвоздя, портрета, дырки от гвоздя.


*
день грядущих именин бесславен -
славен день минувших именин
я живу на улице развалин - это возле площади руин
здравствуй дом осиливший столетье -
ты теперь молельня а не дом
тихое хранилище наследья взятого поклоном и горбом
а тому не повезло: зияет
и без шапки и без головы -
без подсказки каждым камнем знает: люди правы стены не правы
брошенные в грязь лицом усадьбы
жальче вас пожалуй чем людей -
открестивших отыгравших свадьбы отлетевших в мир где повольней
вас не взяли - возвращайтесь в землю
рассыпайтесь в судорожный прах
цитаделью бывшие и сенью - ставшие добычей для невдах


*
Кустятся мелкие названия, наивно лепятся в пучки -
на бледном уровне сознания, на тощем уровне мечты.
Диктует комкающий возраст, и подневольная строка
вбирает с тела снятый волос и паутинку с потолка.
Ты помнишь, а уже не надо, ты знаешь, а пора забыть -
пустые пышные громады вдоль по теченью отпустить.
Куда прибьёт, там час и место: закрой глаза, открой глаза,
найди беспомощное кресло, забытое на полчаса.
Дуй, неизвестный сочинитель, труби в позорную трубу:
твой ход, как выход, очевиден - он лёг трухою под траву.
Дуй, непотребный очернитель, вполне кошмарный гражданин!
Нам ни к чему путеводитель: здесь не собьётся ни один.


*
если местность легла на карту это не Дикое Поле -
место уменьшенное многократно скукоживается поневоле
сквозь мглу проступают дороги широко разводя руками -
упираются лбом в пороги обнадёженные стариками
населённые пункты врастают в грунт
впредь именуемый почвой
как смоделированная женская грудь
маячит курган за почтой
как прежде народы и племена в порыве дурной отваги -
друг на друга наехали письмена в пределах листа бумаги
легенда складывается из легенд чтоб изойти дымком
туда где ни места ни местности нет -
в воздушную сень прямиком


*
золотая лихорадка здесь не била не ломала:
наш подержанный характер не истратился нимало
есть подземные дозоры - сплошь без глаз а как с глазами
в небесах - свои озёра со своими парусами
ты достоин этих гульбищ уводящих вон из Рима:
замираешь как пригубишь дыма срама и экстрима
ты достоин этой дранки долговременной времянки
крытой пошлой серебрянкой вывернутой вон изнанки
ты достоин этой свалки бывших книг и бывших гимнов
неуклюжей перепалки демонов богопротивных
ты достоин жучьей дружбы и любви корней дремучих
разной бестолковой службы в клейкой массе в общей куче
не трави живую душу не пиши на всём: “пропало!” -
будет суше будет глуше - сплошняком без интервалов


*
Прогорланим и вострубим, чтобы долго неслось окрест.
“Прочитал - передай другим”, - это заповедь, это крест.
“Не оглядывайся, сынок”, - помнишь фильм из забытых лент?
Был совок совершенный совок - не клеймо ещё и не бренд.
Не оглядывайся - крепись, там, за нами, нет никого:
след простыл, кислород прокис, всё расчислено, всё делово.
Дело сделано, ты прочитал - вознеси запечатанный том
на невидимый пьедестал, задержи над покатым плечом.
Пальцы скрюченные разожми: кто подхватит, с того и спрос.
Там играют с твоими детьми чья-то зависть и чья-то злость.
Книги, тексты, слова, письмена - рассевай хоть на каменный пол
жизнью сплющенные семена, изглаголавшийся глагол.
Уходи - за тобою вдогон ни движенья, ни оклика, ни
продувного спряженья времён. Накипело? Набрякло? Сморгни.


*
Только с пращурами в доле, полномочный господин,
я один сегодня в поле и действительно один:
праздник вымел остальных,
бодрых и вполне живых.
День какого-то святого? День державы и труда?
Позабыл и в полшестого ноги привели сюда.
Вдоль борозд клубился пар:
август лето придержал.
Кто ты есть? Величина среди прочих величин.
Делай дело дотемна - до разверзшихся пучин.
Вечер ляжет - я замру,
подровняюсь по шнуру.
А пока за всё хватаюсь где инстинктом, где умом:
маюсь, каюсь, снова маюсь и ломаюсь - на потом.
Месяц юмора лишён:
глянул, плюнул и ушёл.
Сверху многое видать, но поскольку я внизу,
надо должное отдать - отдаю, своё грызу.
Никому не досадил,
потому и господин.


*
То, что поближе, возьмём: мрамор, дружок, не про нас.
Щебень, кирпич, глинозём с гиблым душком - как раз.
Точку за точкой на лист - вдоль, а затем поперёк.
Кто ты теперь? Финалист: целую жизнь превозмог.
Пере - себя - убедил, перекроил как сумел,
перестоял у бадьи перележалый цемент.
Свыкся с землёю песок, затяжелела вода…
Двинуть бы наискосок куда-нибудь в никуда!
Скрытен, хитёр, вороват в тканях сознанья абсцесс.
Вот тебе ось ординат, соседняя - тоже здесь.
Крошки с ладоней стряхни: график, как видишь, готов.
Плод стариковской стряпни хлеще запретных плодов.


*
Поселковый дурень, дурачок, закусивший рифму, как губу, -
выдумки твои наперечёт, все эти ужимки и ку-ку.
Вшивая толчётся малышня, пальцем тычет и кричит вослед.
Не идёшь, а стелешься плашмя шляхом поражений и побед.
Эти детки вырастут ещё, им такие светят времена,
что - прости, отвесь через плечо,
но не вслух, да не вскипит слюна.
Пусть они потешатся: им жить,
зубы скалить, руки в ход пускать,
загибаться в мировой глуши,
скопом дорываться до куска.
Пожалев грядущее, позволь
вдоволь посмеяться над тобой.
Кто ты им? Плывущий мимо ноль,
пёстрый шар, надутый пустотой.


*
деревья выше но - не унижают
озёра глубже но - не ускользают
не обожают пусть но - уважают
поскольку днём и ночью упасают
жар уступил и день перебесился
мир устоял и весь в себе вместился
как этот вечер - мудрость и прохлада
наполненность и взвешенность обряда
вечерняя тревога - не томи
вечерняя дорога - не зови
оставшиеся жилы не тяни
утех бог весть каковских не сули
разбитую дорогу перейду
разрытую тревогу пережду
за два небитых битый час отдам
случайный мёд размажу по годам -
чтоб ни один из них не смел просить
чтоб мне хватило силы всех простить
поскольку в этой жизни я никем
по сути не был - даже человеком
я бы хотел побыть вечерним полем
на долгом переходе от июня


*
надежда
надрывающая душу
как вынутый из памяти конверт
и в том же темпе далее?
ан нет -
возьму нарушу
я знаю что к чему ведёт
так называемый накоплен опыт
бери как есть
бери наоборот -
неотдираемая копоть
могу на тон и на два ниже взять
могу и выше
вплоть до визга -
чтобы сперва губа отвисла
а после кинулись вязать
нет-нет я это сделаю ловчей:
мои узлы морским не уступают -
себя обворовавший казначей
я не скуплюсь и всё подряд скупаю
беру восход но и закат возьму
не выбирая что чего дороже
последнюю несвязную весну
приму как есть -
в раздёрганной рогоже
я понял для чего так долго жил
жить не любя и даже не умея
наматывая каждую из жил
как на кулак
на хлипкую идею
последний год
последний день и час
всё обозначат соберут исчислят -
и в самом дорогом не мелочась
и в самом плоском
исходя из мысли


2011 - 2021
Нью-Йорк на Кривом Торце.
Макеевка.
Киев.