СКАЗАНИЕ О КУДЛАТКАХ
Феерическая поэма в прозе
У Николая Петровича Чухночудина было две собаки, и у обеих одна и та же кличка – Кудлатка, по причине соответствующего экстерьера. Вследствие этого (то есть одинаковых кличек, а не экстерьера), часто возникала невообразимая путаница и неразбериха. Не хочется собакам идти к хозяину (шкоду ли какую за собой знают и расплаты чают, или есть у них в данный момент собачье дело поинтереснее) – ни за что ни одна не откликнется, а потом друг на дружку кивают: я, мол, думала, что это её зовут. И наоборот: решит Николай Петрович поощрить за что-нибудь одну из Кудлаток, кликнет её, а на зов бросаются обе, да так, что если с разных сторон бегут, то сшибаются лоб в лоб и чуть не калечатся, если же бегут вместе с одной стороны, то сбивают с ног Николая Петровича и тоже чуть не калечат. Одним словом, жить невозможно. Думал-думал Николай Петрович и придумал. Стал звать одну Кудлатку Кудлой, а вторую – Латкой. А по официальным документам, собачьим паспортам, они звались по-прежнему, полным именем – Кудлаткою. Вот как ловко вышел из создавшегося нестерпимого положения гражданин Чухночудин! Он остался столь доволен своей изобретательностью, что даже сложил песенку и насвистывал её, гуляя с Кудлатками:
Раз – Кудлатка, два – Кудлатка:
Вот загадка так загадка!
Назову одну я Кудлой,
Будет Кудла рыжекудрой;
Назову другую Латкой,
Как отъестся – будет гладкой.
В жилконторе ж главный псарь
Их Кудлатками, как встарь,
В документы занесёт
И окажет нам почёт.
Однажды весной, когда снег уже сошёл, а листья ещё не распустились, улицы были пыльны, пустынны, залиты солнцем и продуваемы ветром, Николаю Петровичу в коричневой фетровой шляпе с фазаньим пёрышком (ибо он обольщал себя надеждой, будто пёрышко нейтрализует впечатление от шляпы, придавая своему носителю сходство с бравым охотником, а не с «тилигентишкой паршивым») случилось проходить мимо церкви преподобных Герасима и Патрикия, первый из которых изображается со львом, а второй – с клевером, о чём напоминали узоры на изразцах, украшающих стены храма. У ограды, как обычно, несли бессменную вахту двое нищих – Полторы-Ноги и Кости Смиренныя. При виде прохожих они всегда поспешно затягивали жалостную песню:
Бы-ыло у Се-е-ени пол/то/ры но/ги-и-и,
пол/то/ры но/ги-и-и, пол/то/ры но/ги-и-и:
Не две и не четы-ыре, а пол/то/ры но/ги-и-и,
пол/то/ры но/ги-и-и, пол/то/ры но/ги-и-и…
Но, издали узнав по Кудлаткам Николая Петровича, они не стали исполнять перед ним свою коронную арию, ибо отлично понимали, что она не тронет его сердца. И отнюдь не по причине чёрствости оного, а как раз наоборот. Дело в том, что Полторы-Ноги ещё зимой выпросил у Чухночудина денег взаймы «до следующей службы» и, разумеется, не вернул. Впоследствии Николай Петрович сам дивился своей доверчивости и ругал себя дураком. Сумма для него была чувствительной, а набить инвалиду морду не позволяло воспитание. «Лучше бы я на эти деньги лишний раз сходил в оперу и подарил бы, наконец, цветы Калерии, а то вечно на всём экономишь», – тоскливо думал Николай Петрович. Следует сказать, что он сильно увлекался оперой, наипаче же – певицей Калерией Пушновой-Песецкой. Несмотря на скудость средств, он старался не пропускать спектаклей с её участием, и на одного только «Тангейзера», где она пела Венеру, успел сходить раз пять или шесть. Правда, после первого действия он обычно удалялся в буфет и возвращался на своё место лишь к действию третьему, в котором Венера-Калерия появлялась снова, хотя и ненадолго. До её выхода Николай Петрович откровенно скучал, отчего и недолюбливал второе действие: ему давно надоели и средневековые дядьки с мечами и арфами, и унылая Елизавета, у которой они «по струнке ходили», как любила выражаться бывшая супружница Чухночудина – звавшаяся, кстати, будто бы в насмешку над ним, тоже Лизаветой. «Ишь, подкаблучники, – думал Николай Петрович о своём, наболевшем, – особенно, как бишь его, Висмут или Ванадий: и чего расстилается перед этой грымзой? То ли дело – Калерия!» И невдомёк ему было, что в театре Пушнову-Песецкую за невыносимый нрав коллеги прозвали Холерией или Леркой-Холеркой. Зато у Венеры было платье с разрезом, из которого поочерёдно высовывались ноги в белых чулках и золотистых туфлях с перекладинами – то правая, то левая. За этим процессом было интересно наблюдать.
И вот, при каждой невольной встрече с вышеозначенными нищими, Николай Петрович вспоминал и свою оплошность, и Калерию, и его брала досада. А Полторы-Ноги неизменно приветствовал его как старого знакомого и, глядя честными и одновременно бесстыжими глазами, клятвенно заверял, что «в ближайшее время решит вопрос» с долгом, хотя Николай Петрович уже и не спрашивал его об этом. Чухночудину так опротивело его беззастенчивое враньё, что он даже отворачивался, лишь бы не встретиться с наглым взглядом «убогого».
Кости Смиренныя являлись антропоморфным существом неопределённого пола и возраста, и уста отверзали редко, разве только ради исполнения песнопения, приведённого выше. Однако на сей раз, узрев Николая Петровича, Кости Смиренныя возрадовались, приблизились к нему и, заискивающе заглядывая ему в лицо, которое он старательно отворачивал в сторону, заговорили. Очевидно, в их душе сохранились ещё проблески совести и даже некоторые угрызения оной, и Кости Смиренныя надеялись хотя бы отчасти загладить вину своего сотоварища и искренне желали сделать Чухночудину что-нибудь приятное. Изрекли же они следующее:
– Вот вы, гражданин, всё с собачками прогуливаетесь, это дело хорошее, а ведь их ещё и кормить надобно. Чай, расходы немалые. А нам сказала одна старушка, что в собесе бесплатно питание выдают для домашних собачек и кошечек. Может, вы ещё и не слыхали об этом, так сходите в собес поскорее, пока там всё не разобрали.
Николай Петрович сделал вид, что не слышит и полностью игнорирует эти слова, но всё-таки принял их к сведению. «А что, – размышлял он, – с паршивой овцы – хоть шерсти клок. По крайней мере, надо бы разузнать об этом подробнее». Решив не терять времени, он повесил ключ от квартиры на шею Кудле и отправил их с Латкою домой (всю дорогу собаки препирались, кому из них нести ключ, а кому отпирать дверь), а сам доехал на трамвае, ходившем по Оранэле, до Огородного переулка, где располагался собес их района.
В собесе и впрямь висело объявление, гласившее, что владельцам домашних животных раз в месяц выдаются бесплатные продуктовые наборы для их питомцев: «отходы мясоперерабатывающей промышленности – для собак, ловчих птиц и мелких врановых» и «сушёные мыши и крысы, ликвидированные в ходе дератизации» – для кошек. Народу, как ни странно, было мало (вероятно, о нововведении ещё почти никто не знал), и Николай Петрович беспрепятственно проник в кабинет, номер коего был указан в объявлении. Барышня, сидевшая за столом, оказалась весьма любезна, однако ничего Чухночудину не выдала, сказав, что сначала ему необходимо получить в жилконторе справку, подтверждающую наличие у него домашних животных, их вид и количество. С тем и вернулся Николай Петрович домой, а поскольку идти в жилконтору было уже поздно, он перенёс свой визит туда на следующий день.
И вот приходит он в жилконтору и прямиком – к главному псарю. Этот специалист занимался регистрацией всех домашних питомцев, включая грызунов, пресмыкающихся, рыбок, канареек, кур и лошадей, потому что жилконтора экономила на зарплате и не держала отдельных работников для каждого вида животных. Неудивительно, что главный псарь вечно был в запарке и не в духе.
– Выдайте мне, пожалуйста, справку для собеса о том, что на моей жилплощади зарегистрированы и постоянно проживают две собаки, – вежливо обратился Николай Петрович к главному псарю. Тот неохотно полез в огромную, пухлую и растрёпанную от частого употребления домовую книгу, долго листал её в поисках нужной страницы, мусоля палец, и наконец хмуро переспросил:
– Вы гражданин Чухночудин будете? И собака у вас называется Кудлатка?
– Да-да, это я, Чухночудин Н. П., – подтвердил Николай Петрович. – Но собак у меня две, а не одна, просто имена у них по паспорту – одинаковые. Обе – Кудлатки. Это полное имя. А дома я зову их, соответственно, Кудла и Латка, чтобы не путаться.
– Вы, гражданин, сами меня не путайте. Здесь ясно написано, что на вашей жилплощади проживает собака Кудлатка, из беспородных. Никаких Кудлы и Латки здесь не указано. Если вы завели, окромя означенной Кудлатки, ещё одну или нескольких собак, вы обязаны были в трёхдневный срок прописать их в своей квартире и зарегистрировать в данном реестре.
– Но позвольте, как же так! – встрепенулся готовый отстаивать свои права Николай Петрович. – Собаки появились у меня одновременно, обе сразу, обе были названы Кудлатками, обе зарегистрированы у вас в один и тот же день!
– Ничего не знаю! – отрезал мрачный псарь. – Если хотите получить справку – извольте: я вам выпишу её, но только на собаку Кудлатку в количестве одной штуки. Эдак каждый придёт и скажет, что у него пятьдесят голов ездовых собак, и всех кормить надо. Коли даже собака у вас двухголовая, что в природе встречается и оной не противоречит, по документам она всё равно будет значиться одной штукой. И вообще, гражданин, не задерживайте работников жилконторы, не создавайте очередь: там ещё люди ждут.
Обиженный Николай Петрович отказался получать справку на, якобы, единственную Кудлатку и решил пойти к начальству. Руководительница заведения была дамой суровой и с посетителями не церемонилась. Естественно, свой работник – главный псарь – вызывал у неё больше доверия, нежели какой-то никому не известный и не нужный гражданин Чухночудин Н. П., проживающий по такому-то адресу.
– Если вы утверждаете, будто наш сотрудник допустил неточность в документах, что маловероятно, предъявите доказательства как наличия у вас двух собак, так и того факта, что вторая собака была зарегистрирована вовремя, а не заведена сейчас, фиктивно, в целях получения дополнительного проднабора, – заявила начальница жилконторы.
– У-у, хамская баба, бюрократка, – мысленно произнёс Николай Петрович, но вслух ничего не сказал, а пошёл домой, прицепил на поводки Кудлу и Латку и отправился с ними обратно в жилконтору. «Доказательства ей подавай! Ужо будут тебе доказательства, хабалка толстомордая!» – бормотал он.
И ворвались они в кабинет начальницы. «С собаками нельзя!!!» – взревела она так, что мощи её голоса позавидовала бы сама Пушнова-Песецкая. «А с кошками – можно?!» – точно ангел мщения, возгласил Николай Петрович, смахивая с рабочего стола начальствующей дамы миски с вонючим сухим кормом, изготовленным «из крыс и мышей, ликвидированных в ходе дератизации», равно как и самих кошек в количестве двух штук. И в тот же миг свершилось множество чудесных превращений. Кошки выпрыгнули через форточку на улицу, где превратились в прекрасных вороных скакунов. Кудла и Латка вцепились с двух сторон в жирные бока начальницы, и стала она большой кудлатой собакой, Кудлатки же обернулись принцессой и принцем.
– Благодарим тебя, наш избавитель! – сказали они опешившему Николаю Петровичу. – Нас зовут Кундри и Шионатуландер. Быть может, в магазинах и киосках ТэЖэ тебе встречалось мыло или оподельдоки под маркой «Лаландер лавандовый» – знай, что это была наша парфюмерно-мыловаренная фирма. Злая ведьма завидовала нашей любви и нашим успехам в мыловарении и наложила на нас заклятие. Оттоле мы должны были существовать в образе бродячих собак, и рано или поздно нас бы отловили и пустили на мыло: таков был её дьявольский расчёт. Но ты подобрал нас, обогрел, вычесал репейники из нашей шерсти, спас нас от неминуемой погибели и окружил заботой. Освободиться же от чар мы могли лишь в том случае, если бы нам удалось укусить ведьму – тогда её колдовство перешло бы с нас на неё самоё. И вот это свершилось благодаря тебе! Будь навеки счастлив, теперь же прощай!
Кундри-Кудла поцеловала Николая Петровича, провела в воздухе кружевным платком и – раз! – по её мановению он стал начальником жилконторы. Шионатуландер-Латка учтиво поклонился ему на прощание и водрузил на рабочий стол невесть откуда взявшуюся корзину, увитую лиловыми атласными лентами, изящно отделанную розовыми бантами и доверху набитую душистым мылом, пудрами, одеколонами и всяческой галантерейной дребеденью; затем принц с принцессой рука об руку вышли из конторы, оседлали скакунов (бывших кошек) и умчались в своё волшебное королевство, где мыло принято делать из лаванды, сирени, жасмина, розовых лепестков и прочего растительного сырья, но никак не из собак.
Главного псаря Николай Петрович сперва совсем уволил за халатность, невнимательность и бездушное отношение к посетителям, но потом пожалел и перевёл на должность дворника. Прежняя же начальница в виде собаки также осталась при жилконторе: во дворе соорудили будку для неё, и она отменно несла сторожевую службу, облаивая каждого, кто входил в калитку.
У Николая Петровича теперь был хороший заработок, так что ему хватало не только на оперу, но и на цветы, каковые он начал дарить Калерии после каждого спектакля. В конце концов его преданность была замечена и вознаграждена (или наказана, это уж как посмотреть…) Прогнав очередного, затруднительно сказать, какого по счёту, мужа, Калерия вышла за Николая Петровича. Отныне на все спектакли он мог ходить совершенно бесплатно. Жили они с Калерией, благодаря покладистому характеру Чухночудина, долго и счастливо и умерли в один день – правда, в разные годы. Говорят, что после Николая Петровича Пушнова-Песецкая выходила замуж ещё как минимум пару раз. Но нам нет никакого дела до театральных сплетен.
29-31. III. 2020.
(Сказание сложилось 28-го марта сего года, когда мне по дороге в церковь повстречалась большая кудлатая собака со своим хозяином. Оставалось лишь не полениться и записать эту историю).
На фото - Венера и цветы (18.I.2020).
*****
30. IV. 2023
Подписывайтесь на канал "Союз пера и левкаса"! Ссылка внизу страницы.