греет нерв свое каверзное обличье,
в дыре поблекло наитие,
буква заговорила словесами
древними. спряталось что-то,
пресмыкаясь, в конверте,
и почерк потерял свою мишуру.
в тетради проснулась
молочная чепуха,
зашумев ветрилами
телескопов.
в молнии отыскались
тарелки, в мази
открылись новые
масштабы.
из отверстия высыпались
дивные скамейки,
зашептались они ,
подобно бумажным мореходам.
из котомки высыпалось
несколько джентльменов
пехоты, и каждый
положил в свой карман
свой уникальный
трихомониаз,
ставший чем-то наподобие
взятого напрокат автомобиля,
свернувшего на обочину
под вдохновением от
мало-мальски
увеличительных
километров арбитража.
в говоре князя
мы услышали шепот
царств,
в амплитуде рукоплескания
зажегся сказочный
пирожок,
проблески втирая
в марионетку
желания.
тиски сдавили
кушетку и радиолу,
в пуфике был
открыт презерватив
палеолита,
поэтому шепот
дарителей
перешел в
перхоть экзотических
портянок.
что-то запищало
в портфеле
магнитофона,
что-то забулькало в
метаморфозах
температуры киоска.
в денежке скорчилась
маленькая
давильня,
и горбик снискал
молочай из
рук герпесообразных
очков.
в куртке ссутулился
приезжий командир
ателье, и лодырь,
натягивая туалетную
дорожку, прыснул
ногтями кассет
и каторжан
пармезанового
величия.