То был крайний, девятый рейс.
Ночи зимние напролёт.
В партизанский, суровый лес,
Над огнём, сквозь пургу и фронт.
- Возвращайся, - шептала мать,
Я прошу, береги себя.
Саша Мамкин летел спасать,
Душу яростью теребя.
Ежедневно качают кровь,
У калечек, мальцов, сирот.
Набивают расстрельный ров,
Целый год. Длинный, страшный год!
Партизаны костьми легли.
Был для многих последним бой.
Дети вырваны из петли!
Ждёт Большая земля. Домой!
Уносил тихоход-биплан,
Дважды-восемь ребячьих душ…
Как на гуся упал орлан!
«Мессершмитт» из-за серых туч.
Враз нацелился расстрелять…
Покуражиться в свой манер.
Нешто, ровня тебе, Р-5?
Презираемый «рус фанер»!
Безнадёжный, неравный бой.
«Мессер» словно-бы вездесущ!
Надо прыгать. Но за спиной,
Дважды-восемь ребячьих душ!
Дал педаль! Ручку вниз! Форсаж!
Трассы – бешеный серпантин!
Как же долог его вираж!
Как же быстро горит бензин!
Пламя стелется по бортам!
Вьётся под ноги храбрецу.
Приварился штурвал к рукам,
Прикипели очки к лицу.
Не за звания. Не за страх.
Сколько вытерпит человек?!
Раздувался огонь. В унтах,
Сковородный, скворчащий треск.
Ошибиться, зевнуть – нельзя!
Обожжённый, свернулся глаз…
Из прицела ушёл, скользя.
Пули - мимо. В который раз.
Брезжит утро. Морозный свет,
Чёрной копотью пересёк…
Явно бесится герр-эксперт.
Сделал горку и скрылся. Всё?
Немцу вёрткий поднадоел?
Или выжег боезапас?
Невозможно! Но он летел!
Саша Мамкин. Тихоня. Ас.
С рычага не отнять ладонь.
Каждый палец как уголёк!
Мама! Больно!... и сквозь огонь,
Ты же сильный… терпи, сынок.
Фронт ракетами просверкал,
И пропал под крылом, в дыму.
Среди леса пятно - прогал.
Лёд синеет сквозь полутьму.
Надо сесть. Пока жив мотор.
Сектор газа убрать! И вниз!
Зги не видно. Живой костёр,
С неба рушится. Берегись!
Из отсека бессильный стук,
Развернулся на колесе.
Сбил запор. Перекошен люк.
- Выходите… живые, все?
Взрыв! Багрово-витой картуш,
Разом высветил всё кругом.
Дважды восемь ребячьих душ.
Смотрят. Своркают рукавом.
Искры – жгучая мошкара.
- Дядя Саша?! Живой?! Увы.
Тихо плакала медсестра,
У обугленной головы.
Взор мутнел. Истончился слух,
Мама! Мамочка! Я успел.
Возносился упрямый дух,
В эскадрилью небесных сфер.
Тише, люди. Не надо туш.
Просто помнят его полёт,
Дважды восемь ребячьих душ.
Дети живы. А мама ждёт…
06. 04. 2020г.
Пятаченко Александр.
рисунок автора.
Огненный ангел-хранитель Александр Мамкин.
В 1944-м году немецкие оккупанты в городе Полоцке (БССР) а базе детского дома №1 организовали госпиталь-концлагерь для советских детей. У детей брали кровь. Всю и сразу. Кровь предназначалась для немецкого военного госпиталя по соседству. Шёл предпоследний год войны, получив сокрушительные удары от Красной Армии, оккупанты растеряли арийскую спесь и больше не брезговали переливать кровь «унтерменшей» своим раненным солдатам.
В феврале 44-го партизанам Полоцко-Лепельского соединения удалось вырвать из лап нацистских «врачей» две сотни детей. Маленьких мучеников на Большую землю вывозили самолётами 105-го Отдельного Авиаполка.
Тихоходные, устаревшие бипланы ПО-2 и Р-5 по ночам летели к партизанам, на свет костров. Несли груз медикаментов, боеприпасов. Обратно вывозили детей.
В ночь с 10 на 11 апреля 1944 года, гвардии лейтенант Александр Мамкин вылетел в 9-й раз за линию фронта. Ему было 28 лет. Уроженец села Крестьянское Воронежской области, выпускник Балашовской авиашколы, опытный лётчик. За плечами – не менее семидесяти ночных вылетов в немецкий тыл.
Сначала всё шло хорошо, но при подлёте к линии фронта самолёт Мамкина подбил немецкий ночной истребитель. Отчаянно маневрируя, Александр смог оторваться от наседавшего врага. Линия фронта осталась позади, а Р-5 горел. Будь Мамкин на борту один, он набрал бы высоту и выпрыгнул с парашютом. Но он летел не один. И не собирался отдавать смерти мальчишек и девчонок. Не для того они, только начавшие жить, пешком ночью спасались от фашистов, чтобы разбиться.
И Мамкин вёл самолёт… Пламя добралось до кабины пилота. От температуры плавились лётные очки, прикипая к коже. Горела одежда, шлемофон, в дыму и огне было плохо видно. От ног потихоньку оставались только кости. А там, за спиной лётчика, раздавался плач. Дети боялись огня, им не хотелось погибать.
И Александр Петрович вёл самолёт практически вслепую. Превозмогая адскую боль, уже, можно сказать, безногий, он по-прежнему крепко стоял между ребятишками и смертью. Мамкин нашёл площадку на берегу озера, неподалёку от советских частей. Уже прогорела перегородка, которая отделяла его от пассажиров, на некоторых начала тлеть одежда.
Но все пассажиры остались живы. Лётчик непостижимым образом смог выбраться из кабины. Он успел спросить, - Все живы? И потерял сознание. Врачи так и не смогли объяснить, как мог управлять машиной человек, в лицо которого вплавились очки, глаза практически сварились, от ног остались одни кости?
Как смог он преодолеть боль, шок, какими усилиями удержал сознание? Похоронили героя в деревне Маклок в Смоленской области. С того дня все боевые друзья Александра Петровича, встречаясь уже под мирным небом, первый тост выпивали, - За Сашу!…
За Сашу, который с двух лет рос без отца и очень хорошо помнил детское горе. За Сашу, который всем сердцем любил детвору. За Сашу, который носил фамилию Мамкин и сам, словно мать, подарил детям жизнь.