Одиноко растёт берёза,
а под ней мать в тени присела,
крутое яйцо очищает и попивает чай.
Несуществующий город видит,
в окнах солнечный свет играет
и взлетают голуби стаей.
Возвращается с кладбища мать.
- Приятели сына забыли,
никто из собратьев не помнит.
Невеста ушла к другому
и ты ей даже не снишься.
Памятников немало,
но нет твоего в Варшаве.
Только мать ещё вспоминает
каким был в детстве забавным. -
Лежит Гайцы, землёй присыпан,
навсегда двадцатидвухлетний.
Нет ни глаз у него ни сердца,
и зима ли, весна – не знает.
Каждый год лёд на Висле тает
и в лесах цветут анемоны
и черёмуху ставят в вазы
и кукушка своё пророчит.
Никогда ему не догадаться,
что окончен бой за Варшаву.
Баррикаду, где насмерть бился,
разобрали чужие руки.
Кровь впиталась и ветры дули,
шли дожди, соловьи запели,
и строители потрудились,
чтоб из пепла поднять Варшаву.
- Говорят, мой сын, стыдиться надо,
за неправое, мол, умер дело.
Трудно мне судить, пусть Бог рассудит,
если ты не можешь мне ответить.
Ты прости, цветы твои завяли,
засуха и всё успеть так трудно,
я одна и силы на исходе,
а колодец далеко от дома. -
Мать платок поправила, вздохнула.
В небе голубя крыло мелькает.
Мать задумалась и засмотрелась –
небо далеко и так бездонно.
И стучит колёсами трамвайчик.
А вдогонку устремились двое.
Смотрит мать: догонят? не догонят?
Добежали и вскочить сумели.