кроме радостной
безалаберности
"до карантинной жизни"
на лайнере ничего не изменилось.
Мы заняли столик в углу ресторана.
Симпатичный стюард,
как всегда, предложил нам меню
судовых, изысканных блюд,
и мы все углубились
в изучение
содержания нашего "застолья"...
в предвкушении новых
«кентерберийских рассказов»
неудачников -
пилигримов,
так неожиданно
захваченных в плен карантином.
*
Все ждали "последствий".
Кто-то с иронией заметил,
что компания наша
чем-то напоминает
"Исход" - стаю людей одиноко-несчастных:
ведь среди нас не было ни одной пары
семейной: каждый был сам по себе.
Это стало прологом, а вот что было в конце.
*
1-й рассказ.
"Это случилось год назад.
Наша ссора,
слово за слово,
возникла внезапно.
После обеда мы вышли на палубу.
Обидные слова не взять обратно и не забыть:
мы вытаскивали их из-под руин
своего брака... своей любви.
Потом, уже молча, пошли на корму.
Смотрели на белую кильватерную струю,
на заходящее солнце,
сияющее до горизонта.
«Теперь я все поняла", —
с горечью произнесла жена,
и с небрежным изяществом балерины, начинающей танец,
она перепрыгивает через ограждение и... исчезает!
Чайка вскрикнула: "Да!Да!"
и ... дальше - тишина.
*
Ударили в колокол.
Шлюпки, вопли...
Через парапеты
в воду летели
спасательные круги и жилеты...
*
Её так и не нашли.
Неожиданная смерть жены
вызывала скорее досаду:
мне обидно и стыдно стало,
за то, что я не так уж остро все это переживаю...
Когда, измученный, я приплелся в бар первого класса,
за коньяком,
то граммофон
голосом старика Руссоса напевал:
«Гудбай май лав, гудбай».
* 2 -й рассказ. Попутчица.
Это было удивительное путешествие
по дну долины окаменевших деревьев.
Затвердевшая флора,
как символ скорого
превращения жизни в камень, в плиты
или в натекшие каплями сталактиты.
...
Моя попутчица была похожа на цыганку
из детской старой, волшебной, страшной сказки.
Я решил быть с ней поосторожнее.
Меня раздражала её претенциозность.
Тем вечером, за ужином меня "ошарашил",
в ее в руке огромный бокал с шампанским:
это выглядело карикатурно.
Она, как-будто,
гордилась своим распутством,
затрагивая "нетривиальные" темы,
говорила обо всем дерзко, смело.
Я уже готовился к очередному разочарованию,
чувствуя что бледнею от напряженного ожидания.
но она,
неожиданно встала из-за стола
и ...
*
.... этот рассказ
прервал юный стюрд,
предлагая меню
судовых, изысканных блюд.
Мы все углубились в изучение
состава нашего вечернего
"застолья"...
с разговорами, с новыми
нашими
«кентерберийскими рассказами»
неудачников - пилигримов,
томящихся в карантине.
*
кроме радостной
безалаберности
"до карантинной жизни"
на лайнере ничего не изменилось.
Почти ничего. Но однажды ночью
двухмерность карантина обрела плотность:
к лайнеру, к его правому борту
проскользнула суетливая лодка:
на борту было трое. Они курили,
выпуская струйки дыма
разом из носа и рта.
Следом за ними ложилась тьма...
Неужели нам возвращаться в прошлое
на этом задрипанном суденышке?
* карантин с повадками призрака
по берегам Москва – реки
раскручивалась лента тьмы
над каждым городским жителем.
Обманной повадкой призрака,
карантин брал октаву биологической страсти
над весенними, простыми радостями
и над дружескими объятиями, как впрочем,
и над безалаберной жизнью художника.
* самоизоляция
дом он покидал лишь ненадолго:
выходил только
в свой сад.
День и ночь, как акробат,
он работал в комнате,
с зашторенными окнами,
как полутемном цирке,
пустом, еще закрытым
для зрителей,
демонстрируя
прыжки и гениальные пируэты
только для избранных - для сидящих в партере
знатоков, то есть портретам,
висящих на стенах
его комнаты.