Поездки на Псковскую землю лишили меня привычного многословия. С одной стороны, рисунок на натуре захватывает, требует некоторого отречения. С другой, потому что в жизни есть вещи, о которых не хочется много распространяться. О чём не сказать словами, лучше молчать. В общем, возникают моменты, недосягаемые для обычного словесного выражения. Всё это нужно выносить внутри и хорошо осмыслить.
Возвращаешься домой в Петербург, а тебя не отпускает. Мысленно, находишься там, в Пскове. Значит, он уже сделал в тебе прочную зарубку. Такие отметки на деревьях оставляют себе путники и охотники, чтобы возвращаться туда и не сбиваться с выбранного пути. Какое-то время уйдет на то, чтобы оценить полученные впечатления и записать самое яркое и интересное. Теперь пережитое тобой переносится сюда, в Петербург. Когда о чём-то пишешь или что-то рисуешь, это всегда соединение.
Почему всё это, образно, называю песнями слепого? Выходит, что прежде не был зрячим, коль такой красоты возле себя не видел. Можно теперь поделиться своими мыслями и пропеть песню древней Псковской земле…
Кажется, отыскал для себя нужный ответ, почему старые псковские храмы, как бы, «рисованы от руки». В их основе лежит не привычный для современного архитектора чертёж, а простой рисунок, эскиз. Здесь не отсутствие умения, а сознательный выбор псковского мастера. «Строить церкву своим умом. Авось, сойдётся!» По такому правилу прирастает живая природа. Там, где появляются идеально прямые линии и углы, она умирает. Прямоугольный мир искусственно создан человеком. Он опустошает его при всём своём очевидном бытовом удобстве.
Вы когда-нибудь видели два одинаковых куста сирени или неразличимо похожие избы в деревне? Известно, что такого просто не бывает. Разве знает дерево в лесу, каким оно потом вырастет? Рисунок с самой первой линии тоже допускает возможность некоторой фантазии. Он ещё только рождается и живёт в голове своего автора. У строящего храм псковского мастера получается работа «на глазок», но и в живом мире тоже всё так делается, «на глазок». Только, чей он тогда? Самое поразительное, что глаз у создателя в обоих случаях оказывается необычайно верным. Вот и получается, что рука мастера делает, а другая, невидимая ему, её ведёт.
За всей кажущейся «небрежностью» псковских мелётовских фресок, размашистой «эскизной» манерой и свободой исполнения, стоит почерк мастера, позволяющий добиваться их наибольшей выразительности. В них не найти академической вылощенности современных им византийских, южнославянских и новгородских фресок. Эти изображения лишены искусственной красивости, а потому им больше веры. Рискну предположить, что в этой неканонической манере письма с её смелыми асимметрическими сдвигами и пронзительными резкими бликами, сохраняются живописные традиции Феофана Грека. Возникает ощущение присутствия Высшей силы, в какой-то момент происходит твоё соединение. Дальше, всё уже за гранью. Остаётся только сказать: «Верую, Господи»…
Мне нравятся скромные, небольшие белёные псковские храмы. Те, что когда-то строились «всем миром» для себя, городского и сельского люда. Они душевно уютней, в них быстрее начинается диалог с Богом. Здесь нет привычной для петербургского классицизма строгости линий. Между тем, эти простые, лишённые броского декора храмы, продолжают волновать воображение, у них потрясающая акустика. Псковские мастера создавали храмы по своим правилам. Повторить, воссоздать их в современной компьютерной графике уже невозможно. Они были рукотворны, а их создатели знали и умели больше нас.
Современные достижения научно-технического прогресса освобождают человека от многих творческих мук. Умные машины думают за него, лучше чертят и быстрее рисуют. Правда, потом на свет часто появляются унылые, однообразные клоны. Наверное, так машины создают храмы для себя. Что же делать в них живому верующему человеку?
На фото - рисунок автора