Злоумышленник

Ольга Митрохина
..никто до него не умел так беспощадно правдиво нарисовать людям позорную и тоскливую картину их жизни."
М. Горький


Но при этом А. П. Чехов жалел людей, перенося основную вину при изображении "маленьких людей" на социальные обстоятельства, нелепости самих условий жизни. Чехов умеет просто, точно и предельно кратко изобразить правду обыденной жизни, так, что за смешными, и порой не очень, мелочами быта раскрывается глубокий смысл.
- Знаете, как я пишу свои маленькие рассказы? - сказал он Короленко, когда тот только что познакомился с ним. - Вот.
Он оглянул стол, взял в руки первую попавшуюся на глаза вещь - это оказалась пепельница, поставил её и сказал:
- Хотите - завтра будет рассказ... Заглавие "Пепельница"...
Как и мириады других произведений, в каждом из которых живёт его неумолкающиий хохот...
 
Рассказ Чехова "Злоумышленник" прочитала совершенно случайно: как-то старший сын ( 7 класс) выполнял задание по литературе к этому произведению и я заинтересовалась. Если честно, не очень люблю короткие рассказы. Кажется вот только твои чувства, эмоции, фантазии начали свой разбег по произведению, спутываясь в новый, невообразимый ранее, неповторимый клубок, как тут же наскакиваешь на "кочку" - конец произведения... И поэтому я не люблю короткие рассказы, но... Почему-то именно этот привлёк моё внимание. Может потому, что моя траектория движения после его прочтения была особенно неровной и я постоянно натыкалась на мелкие, острые камушки вопросов, которые больно впивались в сознание?
... Перед судебным следователем стоит маленький, чрезвычайно тощий мужичонко в пестрядинной рубахе и латаных портах...
"Денис Григорьев!"  - злоумышленник. Мне всё кажется, что автор специально не поставил вопросительный знак в заглавии, ведь тогда читателей сразу бы начали одолевать сомнения в виновности героя и в справедливости представителя закона. А так, Антон Павлович, проведя через все круги сомнений и поисков ответов, даёт нам право судить (судить ли?) и решать самим: кто виноват?, что делать?
 
- Для чего же тебе понадобилась эта гайка?
- Гайка-то? Мы из гаек грузила делаем...
- Кто это - мы?
- Мы, народ...
 
- Митрофан Петров... Нешто не слыхали? Невода у нас делает и господам продаёт. Ему много этих самых гаек требуется. На каждый невод, почитай, штук десять...
 
"...Нешто мы некрещенные или злодеи какие? Слава те Господи, господин хороший, век свой прожили и не токмо что убивать, но и мыслей таких в голове не было... Спаси и помилуй, Царица Небесная...
 
Рассказ перечитала не один раз. И удивительное дело: Чехов то одевал на меня мантию обвинителя, то рубаху и порты обвиняемого, а иногда  разрешал быть зрителем - невольным свидетелем - и смотреть из-за кулис на разворачивающееся действие.
Я легко вошла в первую роль и расправила складки воображаемой мантии... Виновен! И почему-то вспомнился однажды прочитанный, отрывок разговора Чехова с одним молодым юристом:
 
- Вам нравится граммофон? - спросил Антон Павлович.
- О да! Очень! Изумительное изобретение!
- А я терпеть не могу граммофонов! - грустно сознался Антон Павлович.
- Почему?
- Да они же говорят и поют, ничего не чувствуя. И всё у них карикатурно выходит, мёртво...
 
И вот я уже смотрю угрюмо на следователя из-под густых, нависших бровей: "Ну! Уж сколько лет всей деревней гайки отвинчиваем и хранил Господь... Ежели б я рельсу унёс или, положим, бревно поперёк ейного пути положил, ну, тогды, пожалуй, своротило бы поезд, а то... Тьфу! Гайка!"
 
Последняя роль оказалась самой трудной. Она не подразумевает слов, а лишь немое осознание действительности. И её, эту действительность, как-то нужно принять  и понять. И я, глядя из-за мысленных кулис на разворачивающуюся сцену, как и Денис, переминаюсь с ноги на ногу, смотрю на стол с зелёным сукном и усиленно мигаю глазами, словно передо мной не сукно, а яркое солнце.
И тогда, мой "обвинитель" предположил, что неплохо бы в "статьях Уложения о наказаниях", между строк "вписывать" каждого человека отдельно, и только потом рассматривать дела - в совокупности, вдумываясь в эту витиеватую вязь и лишь потом выносить суждение. Но это тяжело делать. Это тревожит и нарушает покой. Выходит за рамки строгой системы.
Денис Григорьев, конечно, виновен. Но не потому, что он зло умышлял, а по неразумению. Не думал, что злоумышленник. Да и не понял он так, за что его в тюрьму-то отправили. Решил - за недоимки брата: "Кузьма не платит, а ты, Денис, отвечай..."
 
- Если бы я был судьёй, - серьёзно сказал Антон Павлович, - я бы оправдал Дениса...
- На каком основании?
- Я сказал бы ему: " Ты, Денис, ещё не дозрел до типа сознательного преступника, ступай и дозрей!"
 
"Надо судить умеючи, не зря... Хоть и высеки, но чтоб за дело, по совести..."
 
"Милостивцы наши... Господь знал, кому понятие давал..." Хлестко....И от этого больно - сечь словами может только тот, кто испытал на себе глубоко проникающую несправедливость.  И Антон Павлович восстанавливает равновесие правдивым и кратким изображением обыденной жизни, анекдотическими ситуациями и громким смехом, подтверждая давно известную истину, что в каждой шутке всегда имеется доля правды. Принимающую, в данном случае, размеры гораздо большие, чем короткий рассказ...