Иерихон - портрет не с натуры

Басти Родригез-Иньюригарро
Я обещал портретную галерею из «Иерихона» - я сделаю, а располагать лики в порядке появления в сюжете я не обещал.

Итак, портрет не с натуры. Предвосхищающий.

P.S. В сообществе https://vk.com/ecstatictotaketheblame есть то, что нужно, чтобы роман увидел свет не в расчленённом виде.
______

- Порадовать почти нечем, - Феликс уселся напротив Кампари, - Знакомое имя нашёл только я. Одна портниха - мы с ней встречались по утрам - болтала, что я ей послан в утешение после некого Пау, которого она обшивала: двадцатилетний, недавно из старшей школы, еле согласился приехать к ней домой, сорок минут трепался, а потом собрался уходить. Она его в дверях поймала, спросила, где живёт. Пау не сказал, но вы ж понимаете, командор, дамы нынче пошли напористые.
- Убери с лица похабную ухмылку и не отвлекайся.
- Адрес она где-то раздобыла и на следующее утро поехала, о чём до сих пор жалеет. Открывает наш архитектор дверь, а она удивляется: такая тёмная комната, ещё и запах - резкий, странный.
- Архитектор? - оживился Кампари, - Штучный экземпляр. По одному в восемь лет выпускают.
- Вы не дослушали, насколько экземпляр штучный. Там всё было в картинках - пол, стены, потолок.
- Он разрисовал комнату?
- Ага. Тут моя портниха и припустила домой: говорит, никогда не видела такого ужаса.
Кампари потёр лицо ладонями.
- Позволь уточнить, её напугал характер рисунков или тот факт, что молодой человек осмелился изменить доверенное Агломерацией жилище?
- Про законы ей некогда было думать, а вспоминая картинки, чуть не плевалась. В списке нет никаких «Пау», но есть подходящий по возрасту Паулюс. Четыре дня как удалён из базы.
- Мне попадался какой-то архитектор, - выдохнул Кампари, - Вот он. Паулюс. Пау - видимо, так он себя называл. Не пациент, а рог изобилия. Девиантное поведение, странные суждения, тревожность, подавленность, суицидальные склонности. Помещён в психиатрический отдел Медицинского Совета по настойчивой просьбе начальства.
Кампари поднял глаза на Феликса, оглянулся на Дик.
- Тут не только в квартире дело. Пожалуйся портниха или соседи, всё было бы ясно. Но начальству откуда знать? Есть что-то ещё. Должно быть. Феликс, дуй к строителям, осмотри рабочее место, узнай адрес - вдруг квартира ещё пустует.
- Так ночью по Линиям не бегаем?
 - Не до того.

<...>

- А мальчишка-то правда поехавший, - заявил Феликс с порога.
- Ты понимаешь, что это слово вы регулярно употребляете в отношении меня? - вкрадчиво поинтересовался Кампари, - Изволь объясниться.
- Ну слушайте. Наш пациент в начале лета поступил в Строительный Отдел. Графики необходимости не требуют новых проектов - его посадили изучать старые. Бумагу он расходовал с недопустимой скоростью, но никто не удивился: новичок, старается. Лекцию об экономии и аккуратном обращении с имуществом прочитали, стали вывозить на стройку. Неделю спустя какой-то рабочий поинтересовался: зачем молодой человек краску в бутылки из-под воды переливает? Посмеялись, разошлись. Трындец настал, когда Паулюс на рабочем месте увлёкся чем-то, что чертежом явно не было, и не заметил главу отдела за спиной. Обыскали стол, нашли восемь рисунков, обыскали сумку - нашли малярные кисти со стройки и бутылку с краской. Растрата рабочего времени, ещё и воровство. Вызвали контролёров, те обыскали квартиру, нашли другие бутылки, россыпь ручек, карандашей и штук двести рисунков. Всё меркло перед стенами с потолком. Портниха моя не соврала про ужасы: голые кости, открытые раны, развороченные суставы. Группу скелетов в разных позах мне помянули раз десять.
- Пляска смерти. Классика.
- Люди у него одновременно совокуплялись и пожирали друг друга. Рисовал конечности на вертелах в крематории, истребленных животных - птицы выклёвывали человечьи глаза, кошки пировали у трупа. И совсем запредельное: змея, выползающая из влагалища. Всё это украшено гниющими фруктами с червями или просто цветочками. Каково?
- Ты всё это видел?
- Нет, со слов очевидцев пересказываю.
- Он карандашом рисовал?
- В основном. По его собственным показаниям, Паулюс не научился
пользоваться украденной краской: бумагу она разъедает, а малярные кисти слишком крупные. Поэтому и переключился на стены, но там тоже пошло не гладко, вот и ляпал одно поверх другого.
- Итак, двести рисунков карандашом. Те, кто видел эти работы, несколько дней спустя описывают их в деталях. О чем это говорит?
- Они в шоке.
- Нет, Пау чертовски хорошо рисует. Никто не сомневался: это развороченный сустав или бардак на столе? Видимо, давно начал - в старшей школе, если не раньше. Где рисунки? Почему ты их не видел?
- Так половину забрали медики, половину - контролёры.
- Им-то зачем?
- Медикам - диагноз ставить, контролёрам - разбираться. Ну где мальчишка
мог такого набраться? Вдруг каким-то чудом побывал за барьером?
Кампари открыл окно и высунулся по пояс, чтобы прекратить подкатившую
истерику.
- Никогда не слышал такой чуши. Квартира. Ты узнал адрес?
- Узнал, но жильё не должно простаивать: три дня чистили, сегодня
поселили ещё кого-то. Командор, вы в порядке?
Кампари прижался спиной к стене, изо всех сил стараясь по ней не сползти.
Паршивая ночь, а день - ещё хуже.
- То есть, они уничтожили всё.
- Командор, этот Пау, наверное, правда болен. Я согласен, «побывал за
барьером» - бред, не с натуры же он рисовал. Человек волен тратить время на самовыражение - это вы нам тоже объяснили. Но картины и статуи в монастырском хранилище - они же красивые. На них приятно смотреть. А кому нужны разлагающиеся трупы и оргии с пожиранием?
Кампари зажмурился и повторил очень мягко:
- Не с натуры... Я на сей счёт не уверен. Что если он видел гниль в квартирах, в школе, в вагонах поездов? Мёртвую плоть, продолжающую жрать и совокупляться? И это разрывало ему голову, не умещалось на листах, поэтому пришлось выплёскиваться на стены? База удалённых хранит номера тридцать дней, - произнёс он другим, бесстрастным голосом, - Перенести на бумажные носители, проверять базу занятости. Если кто-то из пациентов выйдет на работу - доложить мне.

<...>

Бессонница не отступала, кататония сменялась истерическим возбуждением. Кампари покрывал страницы блокнота клубками зачёркиваний, неровными строчками о наводнениях, огне и смерти. Его преследовал запах гнилой крови.
Рисующий кошмары архитектор Пау, с потерей которого командор смирился, стал навязчивой идеей. Кампари невольно представлял его похожим на себя самого, только моложе, красивей, лучше. Всё, что в Кампари было намёком, эскизом, в Пау было чётким, уверенным штрихом.
«Блестящие способности, большие виды на будущее» - Кампари наслушался восторженных отзывов и в старшей школе, и в Центре, но в глубине души знал: они яйца выеденного не стоят. Он пускал пыль в глаза, потому что не попал в отупляющие жернова интерната, а на деле никогда не отличался вниманием и усидчивостью, и без монастыря светил бы ему второй разряд.
Пау был несомненно талантлив. Пока командор вился ужом в своих ограниченных полномочиях и прятал во внутренний карман неприметный блокнот, Пау выходил из берегов, выплёскивался на стены комнаты, на бумагу, которую не имел права расходовать, и кончил там, где и должен был. Скорее всего, Пау никогда не выйдет из Психиатрического отдела, став первым «неизлечимым безумцем» за сотню лет. В этой развязке было величие. Командор с радостью поменялся бы с ним местами.

<...>

Кампари знал номер «поехавшего художника» наизусть, но десять раз сверил цифры в базе занятости с записью в блокноте. Ошибки быть не могло: гражданин Паулюс вернулся к строителям и получил новую квартиру: юг 38ой Линии, предпоследняя станция.
Выпустили. Признали годным к работе. Значит, прежнего Пау больше нет. Да и какой он был - прежний Пау? Командор выдумал его. Смысла ехать по новому адресу не было: часы показывали восемь утра, архитектор заново
осваивался на рабочем месте. Стоило порадоваться - гражданин Паулюс жив и здоров - и выбросить его из головы.
Дождавшись вечера, Кампари рванул на Линии.