Жизнь мне била под дых не стесняясь и не сожалея,
что порой я от боли вздохнуть и подняться не мог,
но вставал во весь рост, зная то, что мне будет больнее,
если в мире бездушном останусь совсем одинок...
Мне не надо подачек, тем более жалости чьей-то не надо,
мне по бритве опасной ходить босиком не впервой,
я дышу потому что коснулся небритой щеки Ленинграда,
где душа белой чайкой летела над хмурой Невой...
Петербург не рифмуется, как Ленинград для поэта,
и поэтому в сердце, и в памяти будет той юности сад,
где когда-то судьба начала диктовать мне либретто,
чтобы смог дописать и вернуться сюда в пятьдесят...
Как корабль назовешь так он будет ходить в шторм и в бури,
не осталось здесь больше тепла от блокадной души,
лишь могила Авроры как-будто на страже дежурит,
словно памятник боли грехов несмываемой лжи...
Здесь дворцовая тень медным всадником давит змеюку,
волны бьются о берег пытаясь разрушить гранит,
здесь мосты из Невы тянут к небу железные руки,
чтоб коснуться всходящей из пепла мятежной зари...
Ничего в этой жизни прошедшей мне больше не надо,
чтоб замкнуть на себе разорвавшийся временем круг,
я когда-то коснулся небритой щеки Ленинграда,
чтоб пол века идти в гладко выбритый Санкт-Петербург...