Мерцает кровь по стигме стёртой,
пылает тлеющий рассвет,
и речь, осетенная вслед,
становится предельно мёртвой.
Миг замирает в тишине,
поэт всё грезит о луне,
как о богине вечно юной,
он видит образ и черты,
но эти грёзы все — пусты
в игре намеченной фортуной.
К чему тебе мой взор бессильный?
И ненавидя и любя,
я вновь не смог принять тебя,
как лик тюрьмы и зов могильный.
Под безымянным фонарём
мои глаза горят огнём.
Пожалуй, будет неуместной
здесь речь любая, — это я, —
я пуст, как тень небытия,
как тень парящего над бездной…
И стынет кровь в тиши утробной,
как неприметная тоска,
стекает капля вдоль виска,
и только треск плиты надгробной
напоминает о мечте
проснуться в прежней пустоте,
кристально-чистой и понятной,
как всё, что я любил в тебе.
Я одинок в своей борьбе,
в своей темнице необъятной.
Читаю на латыни оду:
«Всегда другой», — осколок сна, —
его пленяет глубина», —
и, по холодному расчёту,
я поправляю мертвеца,
в чём достояние жреца?
Что ода будет многословной?
Она прославит грозный рок!
И я умру, как старый бог,
в одной идиллии — бесспорной…
Гончаров А.С.
2020