Чуть дёрнется кран и вода потечёт в недра чайника.
Бездельник так мрачен отчаянно. Скомканный день.
Без денег опять. Чёрный чай отвлечёт от звучания
рычащих внизу генераторов. Всё набекрень.
Уставится молча в газет бесполезную хронику.
Закурит и пальцы он вновь обожжёт невзначай.
А дым устремляется вверх в потолок струйкой тоненькой.
Дождливо. Синоптики врут, умножая печаль.
Так сразу не вспомнить, когда он в последний раз брил лицо.
Недели летят, будто Боинг. С достоинством птиц.
На зеркале фраза: "Прости за всё". Надпись кириллицей
изучена вдоль-поперёк и до микрочастиц.
А в памяти дни, когда был он фактически Элвисом.
Все были готовы на многое, лишь бы быть с ним.
Он так не любил длинных фраз, говорил мало, тезисно.
И мог обходиться без вылазок в ночь за спиртным.
"Прости за всё" – крупно помадой оттенка бордового.
И в зеркале нет отраженья уже много дней.
В границах квартиры напомнят о ней тапки новые
и что-то ещё из оставленных в спешке вещей.
Докурит. Посмотрит на пальцы свои пожелтевшие.
Приляжет глазами расписывать вновь потолок.
Кандинский с Малевичем сняли бы шляпы, не мешкая,
и даже Магритт бы приподнял смешной котелок.
Рисует он мысленно море, закат в Черногории,
людей, забегающих в волны, следы голых ног.
И всё ему кажется в жизни сплошной бутафорией.
Он спит. И не слышит, как льётся негромкий звонок.