Они говорили: с такой-то фамилией - Бог велел.
Но Бог ли с паршивых овец состригает шерсть?
Когда собирали команду творить расстрел,
Кричали мне: «Смертин!» И я отзывался: «Здесь!»
Мы шли позатыльно, стараясь ступать грязь в грязь.
Тупая работа и проще не знать, кажись.
Они говорили про правду, советы, власть.
Но вся моя власть - отбирать у подобных жизнь.
Они говорили «свобода», вгоняя в строй.
Твердили «земля» и копали кусок земли.
А чтобы однажды они не пришли за мной,
Я выучил чётко команды: «готовсь» и «пли».
Наутро опять самогона внесут бутыль.
Чекист засмеётся: «Ну, Смертин, на брудершафт?
Будь с жизнью «на ты», остальное всё тлен и пыль.
Но, если промажешь, тебе будет боль и штраф».
Я жизни не видел, хотя для чего-то рос.
А то, что нет смерти, они по незнанью врут.
Она, как мамаша в тифу, без волос и слёз
Всё шепчет мне в уши до крови: «Сынок, я тут.
Ты глазки закрой, чтоб не выжгло и стой, молчи.
Я руку твою наведу и спущу курок.
Избиты, в исподнем с подтёками от мочи,
Добить их сейчас - это значит спасти, сынок».
В казарму придёшь и падёшь на свою кровать
Не спать, а опять заряжать и стрелять ещё.
Толкаются в бок: «Эй, служивый, хорош орать!
Ты прямо, как баба, рожаешь ты тут чи що?»
Я всякую ночь возрождаю тех мертвецов.
И каждый уходит расстрелянным, но живым.
А мама всё гладит костяшкой моё лицо:
«Ты, Смертин, хороший. Ты нужен мне рядовым».
Янв-апр 2020