Покуришь, от чумы устав
(небрит и заспан),
и – мордой в земляной устав,
и в руки заступ.
Могильной скупостью черны,
жирнеют ямы.
«Страшней звериных нор и ныр» –
подумал я бы.
Но думать некогда, и нет
уже сомнений:
не всех дадут скормить земле
(товарищ Ленин!)
Звучавший гордо человек
лишённый смысла,
уложен в ящик, как в ковчег,
и в землю выслан.
Он выше жалоб и утрат,
но ниже ветра –
в оградке два на полтора
последних метра.