Ни любви мне, ни дружбы нет. Я один средь своих оков. Мне ответом послужит Смерть, молчаливо давая кров, мне ответы нашепчет Бог, обратившись в прекрасный клен. Слишком многое я не смог, неудачей своей смирён, и теперь только вижу тень, отблеск солнца от чёрных скал.
Сумасшествия я ступень.
Мыслей рой бесконечно мал.
И один лишь я слышу звук – вой дороги в своих руках. А на них в колесницах кровь переносит, чернея, страх, переносит, чернея, желчь - я плююсь ей, как злобный змей, и с оторванным языком продолжаю кусать людей: чуждой речью им жечь сердца, выжигать им мое клеймо, а на нем только слово «крах» - их пожизненное бельмо.
Перевязан тугим жгутом, он сплетен из огня и вен и впивается прямо в грудь и лавандовый лед колен [нет, на них не растут цветы, просто мне полюбилась боль и я бью их об острый пол, сыплю в каждую рану соль]
Впрочем, это моя судьба.
Я нечист, предсказуем, ряб.
За свою в заточенье жизнь я, наверно, совсем ослаб.
Только ненависть так сильна!
Полон язв, я смотрю на тень.
Я безвольный у злобы раб,
Или, может быть,
Будет
День?