Летели на дирижаблях
антрацитовые
слоны,
стеснения не испытывая,
бесхлопотны и блажны.
И колдовали крабле крибле, и крибле крабле,
брали грабли
и причёсывали ветрам вихры.
А под ними на тонких ножках,
в сафьяновых красных сапожках,
с медными пуговками
на плащах,
на ходулях ходят рыбы испуганные
натощак.
И кричит прокуратор стаи,
крестится и кричит,
в небо, где слоны летают,
требователен и нарочит:
- Эй, самум, самум,
сымай шапку, клади в суму,
прочь волочи
слонов с граблями ещё кому,
песками наши бахчи
окатывают
который день небеса гагатовые.
Который день ничего не ели мы,
не сыскать червей на бахче нам под елями.
Ворошат граблями небо супостаты бесстыжие,
затиранили всех и вся замурыжили.
В короба сложили черви пожитки свои,
побрели за сытными завтраками и ужинами,
а у нас на дворе пыль столбом стоит.
И глядит-поглядывает рыба-кит
глазищами иссушенными,
как червям у реки
в смокингах рыбаки
за столами прислуживают.
Но ко сроку, когда надел совсем оскудеет,
мы найдём чародея.
И мы всё-таки думаем, верим, надеемся, он порадеет,
И накажет, накажет несносных зловредных злодеев,
возможно, он попросту долго лелеял
эту идею.
Плантации станут опять обильны червём.
И мы запоём:
ом саха' на вата'ту,
саха на'у буна'кту,
саха ви'рьям ка'ра вава'хе,
теджа'сви нав а'дхитан а'сту,
ма ви'дви ша ва'хе,
ом ша'нти ша'нти ша'нтихи ом.