Жизнь страждущего философа известного заговорщика зубов в долгополом пиджаке с оттянутыми неподтверждёнными теориями карманами, неподобающе увлечённо сосущего чужую лапу для поднятия тяжести на душе, напоминала медвежью спячку, усугублённую мозговыми явлениями. Невысказанное врезалось в память обоюдоострой бритвой слов.
Ему, как учёному мужу, давшему торжественный обет безбрачия не из никому недоступных убеждений, а из принципа, не хотелось вдаваться в надуманные подробности окружавшей его рутинной среды, когда какой-то необузданный новатор выдвинул вызывающее предложение превратить большевистское движение в инфракрасное.
Выдающийся философ добровольно без нажима со стороны избрал постмарксистскую судьбу, не сулящую ни банальной известности, ни отягощающей совесть глорифицирующей славы.
При соответствующем раскладе всегда можно уйти в глухую защиту сугубо личных интересов, избавленных от низкопробной самооценки человека, у которого толстая кишка тонка на вызывающие негодование вулканизирующих импровизаций.
Видение, в котором он по недосмотру очередного сна на заправке брюк(в) высокооктанным бензином угнал самолёт не с того аэродрома, где стадо тонкорунных овец взяло внеочередной отгул из загона, часто преследовало его.
Мотивация адаптации переутомлённого солнцем сказывалась в предположениях, но не поступках, так как снег ещё не сошёл, а в индивидуальной берлоге под дубом без цепей, снабженой компьюТЕРРОРОМ, было тепло и уютно.