Очень главная глава или где собака зарыта. Самая большая.
"Да, - деда бы не одобрил", - думала Лина, кромсая свежекупленые шампиньоны. Шампиньоны были один к одному, беленькие, ровненькие, крепенькие, ладненькие, выращенные где-то на активном полубиологическом продукте, под активным синтетическим светом, аккуратно уложенные в синенькую коробочку под пищевую плёнку. Лина доставала их один за другим, ополаскивала и резала на дольки. Процесс доставлял удовольствие. Шампиньоны были упругими и шелковистыми на ощупь. Вкус их был не так богат, как вид, но, грибы, да ещё свежие, в феврале, всё равно являли собой лакомство.
"Деда бы поперхнулся, если бы увидел" - опять пришло Лине.
Линин деда не признавал грибов, которые не признают червяки. Он никогда не брал в лесу опята и лисички, считая, что червяки не трогают только поганки или нечто противоестественное, неживое. Так, собственно, и было: мухоморов и прочих поганок и червяки не брали. Непотребные грибы, как прорастали, так и сгнивали на корню, невостребованными, если только их не огревал палкой некий грибной охотник, будучи обуреваем грибным азартом.
Про шампиньоны Линин деда, если что-то и слышал, то никогда их не видел. В родных местах Лины они не водились. Лина сама про них услышала только в Горах. Они росли там вблизи чабанских стоянок, на разных отходах, навозе и прочих, всегда сопровождающих вольное человеческое бытие. Лина тогда так ни разу их и не попробовала, не решилась… Говорили, что они очень вкусны, но Лина не решилась.
Опятами Лина «обасурманилась», уже, будучи совсем взрослой в Предгорске.
Соседка позвала её, чтобы угостить только что удачно замаринованными опёнками. Соседка была так радушна, так рада, что опёнки удались на славу, так гостеприимно делилась удачей с Линой, блестя глазами и сияя румянцем, что Лина не посмела отказать. Внутренне сморщившись, кое-как преодолевая отвращение, Лина запихнула в себя это нечто с плёночкой-юбчонкой на ножке. Делано улыбнулась, похвалив соседку, поспешно ретировалась и выплюнула грибок на улице. Так и не смогла себя преодолеть… Но соседка снабдила её и гостинцем, - дала баночку грибочков с собой… )
Вот втемяшится же что-нибудь с молоком матери, попробуй потом преодолей. – Смутилась себя же самой Лина, - как так можно, - соседка ведь от души, все едят и обожают. - Лина, преодолела, непреодолимое желание немедленно зашвырнуть баночку с грибочками в мусорный бак, и, принеся домой, недрогнувшей рукой твёрдо поставила её на стол.
Грибочки распробовала маленькая Линина дочка. Опята стали одними из её любимцев, дочка же и пристрастила Лину к лисичкам, уже в Университетске.
Легко деде было пренебрегать лисичками, в том-то изобилии, - оправдывала себя Лина, приехав из лесу, где они только что набрали лисичек – воз и маленькую тележку. Напали на грибное место. Лина их отварила, откинула на дуршлаг, нарезав лучку, бросила на раскалённую сковородку, приправив маслицем. И – всё. Лисички поглотили Лину. Лина обасурманилась окончательно, напрочь нарушив дедины грибные заветы…
Места, где родилась Лина, были царскими. Посёлочек их располагался среди огромного бора, величественного и могучего, вблизи песчаного берега большой реки Лады, полноводной, плавной, царственной. И всё, что сопровождало Бор и Ладу, было тоже царским – царственным. Как и полагалось в хорошем и процветающем царстве, царство сопровождалось роскошью и изобилием. Изобилие было таким, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Лина не знала как там теперь, теперь есть дороги, добыча дикоросов стала бизнесом, возможно и поубавилось. Но во времена Лининого детства – ступить было некуда, - наступишь если не на боровик – белый гриб, то на красноголовик, - так в Лининой семье именовались подосиновики. Прочие грибы, вообще были неважны, если только грибы те не были рыжиками или груздями. Эти подходили для засолки.
Река и её притоки изобиловали роскошной рыбой. Болота и другие чудные места изобиловали роскошной ягодой, одной из которых была царственная морошка. Леса в избытке были наполнены дичью, боровой птицей и просто озёрными утками, а также лосями, медведями, промысловыми зверьками вроде белок и соболей. Больше нигде и никогда Лина не встречала такой роскоши. Чтобы в одном месте, в одно время – всё сразу. Бывали рыбные реки, но не было дичи. Бывала дичь, но не было рыбы. Бывали ягоды, но грибов не было и в помине… И так далее.
Горы, когда Лина окунулась в их непостижимое бытие, тоже были несомненно царственными, и на первый взгляд, и на второй, на третий – так вообще человек только и мог, что вскрикивать, - спирало дыхание и слов не хватало, но там царствовал Дух.
После изобилия бассейна Лады, Горы поначалу Лине показались пустыми.
У Лады, к тому же, был и приток, который назывался Лель. Удивительно, но факт.
Да так Лина и привыкла к роскоши, изобилию, красоте несметной, могуществу и величию природы, впитала с молоком матери, всё лучшее и чистое.
Очень ей тяжело пришлось с тем чувством - привычкой, всегда тянуло на лучшее, чистое и прекрасное…
Столкнувшись с худшим, грязным, уродливым, Лина не сразу понимала, что есть что. Но чувство-привычка, обнявшее её в детстве, разбудившее в ней, вероятно, чувство прекрасного, не отпустило её и служило камертоном.
Вероятно, люди, погрузившие Лину во мрак, никогда не знали, не испытывали, ничего подобного. Для них камертоном служило нечто другое…
И это «нечто другое» для людей тех и было прекрасным, чистым и лучшим.
- Ужас. –Понимая, не понимала позже Лина, как можно родиться в самом сердце царства Духа и быть тщедушным исчадием, безобразным и вороватым, подобной Мане-искусственнице, как можно, жить у Лады, среди изобилия и в роскоши, и не внять ни одному зову, - ни земли, ни душе, - ни крови, подобной Аксинии. Непостижимо.
Эх, слаб человек.
Что-то было не так. Лине необходимо было разобраться в этом кромешном бермудском треугольнике, поглощающем всё разумное, доброе и вечное.
Если Маня была случайной, петлёй такой, обусловленной ЛялиВалиЯниныНиколаевными кознями, если бы не их злодейство, Маня бы прошла стороной, как проходит, бывает, гроза, то, родная бабушка Аксиния случайной быть не могла.
В детстве, когда Лина бывала у папиной мамы, бабушки Аксинии, Лину охватывало, иногда, странное чувство, которое тогда Лина сформулировать не могла. Это было чувство случайности и противоестественности присутствия Лины на том обитаемом вполне островке.
К счастью, Лина там бывала нечасто, и, по всей, видимости, для формы. Просто было необходимо навещать бабушку, как полагается приличным людям, вот Лину и приводили, навещать…
Если бы Лину не приводили,Аксиния и не заметила бы, как, впрочем, не замечала и её присутствия.
Но так положено и Лину приводили. Лина не могла вспомнить ни одного слова обращённого к ней бабушкой Аксинией, - ни плохого, ни хорошего. Возможно, мала была, забыла. Лина воспринимала такое обращение с ней, как нормальное, в детстве все события ведь воспринимаются, как данность.
Была у Лины бабушка, которая была – бабушка, а это была бабасиня, Лина почему-то, возможно, для отличия, именовала её про себя именно так, чтобы она как-то обращалась к бабушке Аксинии, Лина тоже не помнила.
Забыла наверное, мала была…
Словом, общения у них не было, никакого. Приводили–уводили, Лина и помнила всего-ничего, побудет-поприсутствует, молча, играть было нечем и не с кем, книжек не было, игрушек не было, ничего не было, во всяком случае, для Лины.
Островок тот обитаемый, казался Лине пустынным и скучным, она дождаться не могла, когда её уведут, не потому что было плохо, а потому что было – никак, пустое место.
Повзрослев, Лина, шутила о себе и для себя: «Вероятно, чтобы Аксиния заметила и оценила Линино существование, ей, Лине, необходимо было родиться собакой, и чтобы наверняка - породистой".
Аксиния была настоящей собачницей.
Собаки были её страстью. Сколько помнила себя Лина, всегда в доме Аксинии, имелось не менее трёх собак, Лина помнила и до шести…
У собак была и кровать. В первом её доме, кровать, настоящая, железная, с панцирной сеткой, матрасом, стояла в сенях. Собакам там было привольно летом. Где они жили зимой тогда, Лина не знала, может быть, Лину тогда туда зимой не водили.
Во втором доме, который Лина помнила, кровать для собак располагалась уже прямо внутри помещения, попросту в кухне. Собаки стаей там спали, ели тут же… В доме, был невероятный порядок. Чистота, белизна, кружевные накидки, шторочки, занавесочки, подзоры, скатерти, - ни пятнышка, присесть негде.
Всё было на своих местах. Только всегда пахло чем-то прогорклым и кислым, позже Лина поняла – пахло псиной. Запах был неистребим. Даже экзотические, по тем временам, комнатные растения, которые тоже любила разводить Аксиния, как то - померанец, с оранжевыми плодами, напоминавшими Лине махонькие мандаринки, Лина как-то даже сорвала из любопытства один и попробовала, плод оказался страшно горьким, и Лине было стыдно что без спроса, - больше она так никогда не делала, - казалось, пахли псиной, к тому же, шерсть была повсюду. Лина уходила от бабушки Аксинии в шерсти…
Собаки были породистые. Если не чистопородные, то, с примесью благородных кровей – очевидно. Напоминали русских борзых. Красивые, ладные, поджарые, но сытые, с гладкой блестящей кожей. Где Аксиния их брала, тоже непостижимо. Выписывала, наверное, да разводила.
Собаки такие были кстати, брат Лининого папы, старший сын Аксинии, со странным для Лины, экзотическим совершенно именем Олжас, имел страсть к охоте.
Помимо боровой дичи и прочей мелочи, Олжас ходил и на медведя. Лина сама как-то видела шкуру, повешенную в сарайчике, после удачной охоты.
У бабушки Аксинии был свой мир, со своими предпочтениями, обитанием, и любовями. Лина была там абсолютно лишней и невостребованной. Лины, мир бабушки Аксинии, не предусматривал, она в его рамки не укладывалась. Лина была для бабушки Аксинии, будто опёнок или лисичка для Лининого деда, - живой, но не возможной для употребления...
У Лины тоже был свой мир с мамой-папой, бабой-дедой.
Тузиком, который жил в собачьей будке, котом Васькой, который "шлялся и дрался, а мышей не ловил", - бабушка была им недовольна, но сметаной потчевала регулярно… С красной геранью на подоконнике. И так далее. Мир такой Лине был и приятен, и понятен. Лина в нём занимала совершенно определённое, своё место, такое уютное и благодатное.
Почему бабушка Аксиния встретила Линино рождение злобой и неприятием, для Лины непостижимо ни тогда, ни сейчас.
Лучше бы равнодушием…
...Бабушка Аксиния, явившись с того света к Лидии Васильевне с просьбой о прощении, возможно, была главной и крупнейшей «зарытой собакой» во всей обозримой истории Лининой семьи, которую необходимо Лине было найти и вырыть.
Иначе, прежде всего, Аксиния, не упокоилась бы с миром.