Допивая всё то,
что торкает,
и вынюхивая,
что плющит,
он не может понять, которое
ранит дольше любви,
но глубже
бессознания и беспамятства.
Принимая свою безысходность
как звериное в голод мох,
запрещает себе влюбляться,
замерзая не там,
где холодно,
а где в лоно болота ряска
засосала
живое
озеро.
С высоты —
глубины не видно.
Подо льдами смеяться поздно,
если осенью в сердце вилы
заколочены —
зубья ржавые
словоточат кровавой жижей.
Он не пишет богине жалобы,
он её недостоин —
ниже
трын-травы пустоцвета ложного.
И пускай
в глубине полёта
нелюбовь, или что там, гложет,
днями пряник, а ночью плётка
высекают её по коже
иероглифом подсознания...
...По извилинам городов
бродят мысли:
она не мания...
Но убить
за неё
готов.