узелки на память, на коре абрикосового дерева, цвета карих глаз
лопаются нежно-лунным вдохновением бутонов. чудо!
не целованные пустые ветви оживают ароматом души,
через трещины незаживающих ран камедь консервирует память,
стоило долго ждать, что бы воскреснуть вновь, хотя бы на седмицу.
когда же с неумолимой беспомощностью белоснежные вихри,
срываются со скоростью пять миллиметров в секунду,
тычинки и пестики остаются нагие, совсем без прикрытия,
им хладно и страшно, но никто не вернётся назад.
лепестки тревожат измокший чернозём детской чистотой,
терпко щемит под сердцем от умирающих цветов.
герои не могут боле спать спокойно,
их война не закончилась.
под утро поднимает заевший остриём стилета, по девятому кругу, кошмар. в атаку!
герои до сих пор бегут по полю.
вспарывает тишину очередь, визг рикошета, хлопок гранаты, свинец прошивает пространство,
за пядь земли на расплав ствола.
до сих пор, прикрывая друг друга грудью, нелепо подкашиваются, встают контуженные,
приказа отступать не было.
огневая завеса осколочно-фугасных, железо коверкает мясо с обезображенным лицом человека,
герои до сих пор бегут по полю.
спотыкаясь о переплетённое месиво из окровавленных осколков товарищей и чужих,
приказа отступать не будет.
герои до сих пор возвращаются с войны,
за победу фронтовые сто грамм, махорку из окислившегося портсигара.
в добрый путь встают из обвалившихся окопов,
просевших братских, поросших бурьяном, временем, да лебедой.
бредут, увязая по колено в засасывающей кирзаки жидкой грязи.
раздробленные черепа прикрыты ржавыми касками, гнилая форма не жмёт,
беззубая челюсть расплывается в улыбке от мечты. ура!
недалече до хутора, жинка, моя яхонтовая, осталась мне верна
с нашей последней ночи, под бьющий в набат голос из репродуктора.
не уехала в город, не вышла за отмазанного уклониста, до сих пор ждёт меня.
обниму крепко родинку, зароюсь в душистую косу, тайком утру скупую слезу.
в охапку сгребу, подброшу двухгодовалого сынку к потолку.
его не сожгли заживо в запертой избе отступающие фрицы.
не признает, засранец, батьку, но зальётся смехом,
потянет ручонки к посмертному ордену.