Мама, мама,
Я много дал бы
Чтобы сейчас обнять тебя,
Чтобы накрыть душистым покрывалом
Из света майской, ангельской весны,
Чтобы заделать роковую брешь
В твоём прокопченном от ужаса лице
Тебя я созерцал с благоговеньем жутким
На смертном, будто свадебном, одре
В один лишь миг
Из гордой женщины, с осанкой и тревогой,
Ты превратилась в пожелтевшую старуху,
Как осень в сентябре меняет цвет земли
Я вспоминаю слезы омертвевшей грусти,
И дождик моросящий, будто свет,
Тогда я провожал тебя
В путь самый долгий, распоследний:
Но он же — первый для всех нас,
Ведь смерть — рожденье,
Жизнь — круговорот
Теперь я знаю: боль твоя утихла,
Тревоге, нищете — не место в небесах,
Твоя душа воистину спокойна
И ангелом взирает тихо на меня
Осталось мне одно:
Отдать худые строки,
Вернуть билет,
Что испещрил замызганный компостер:
Его законному и прежнему владельцу,
Имя которого — смерть.
Теперь могу словами сослужить
Ночную и пустую панихиду,
В ней описав отрывистую боль:
Ее не знает ни один секретнейший архив.
Вот так безвестно люди пропадают,
Когда их смерть становится забвеньем,
А памятью— могильная плита,
Тогда мне хочется обняться с монументом,
Что установлен каждому,
Когда-то посетившему сей мир.
Но посещение твое дороже всех других,
Ведь я рожден, и это ли не чудо?
Когда из тысяч клеток разнородных
Господь избрал меня единородно
Привет тебе мой, мама,
Сквозь смерть и время,
Ведь любовь и творчество —
Неодолимы,
А чаши их — так горестно сладимы,
Что не наполнят самые огромные бадьи.