Когда на свете было тихо,
носился дух над бездной тьмы.
И слово в формах многоликих
ваяло райские холмы
со всем несметным поселеньем
произрастений и скотин.
И человек познал в смятеньи,
что он хронически один,
и добровольные вериги
каленья белого любви
он под ребро продел. Интриги
ещё не значились в крови,
ещё не ела плоть проказа
от первородного греха,
ещё не выделилась плазма
в основу жизни. И тиха
была, но яростно тосклива
его безоблачная суть.
И он в рывке нетерпеливом
решил чего-нибудь загнуть:
играть запретными плодами,
вкусить частицу божества...
И рябь пошла ходить кругами,
и стали мёртвыми слова,
и тенью древнего проклятья
накрыло всё, к чему привык.
И стали обиходом платья,
предупрежденьем - львиный рык,
невероятным пробужденье
и невозможным волшебство.
И только ангельское пенье
хранилось в памяти его.
И многоцветие пейзажа
напоминало и звало
не то под меч горящий стража,
не то под Божие крыло.