Я вспоминаю ветреную младость
и дней тех подозрительную сладость.
Настенные часы кричат: ку-ку,
а может быть, кукушка на суку.
Я воду истолок в сомнений ступе,
всего себя под старость заморил,
расселся на последних дней уступе
и верить снам почти уговорил.
Но эта даль заволоклась туманом,
осталось видно потакать обманам.
Спит за спиной нездешняя страна.
А здешняя – чужая сторона.
Чужбина, то есть. Тёплая, однако,
ухоженная. За окном сосна
как-будто ждёт таинственного знака
во всеуслышанье прошелестеть: «Весна!»